Моржов с правом наступающего чуть придвинулся поближе к круглому бедру Розки, смиренно положил ладони на колени и вкрадчиво сказал:
– Я могу предложить тебе организовать одно очень приятное массовое мероприятие, но мне будет нужна твоя методическая помощь.
Роза тяжело вздохнула, мечтательно полуприкрыв глаза. Что поделать: она была вынуждена переходить к вооружённой обороне.
– Борька!…- сладко, но предостерегающе пропела-прошептала она. - Кончай!
Моржов уже открыл было рот, чтобы совсем загнать Розку в угол, пользуясь её столь неудачным словечком, но тотчас подумал, что подобный каламбур будет как раз в его дебильно-жизнерадостном стиле, а потому кивнул и милосердно промолчал.
– А сейчас я передаю слово Александру Львовичу, - сказала Шкиляева, поднялась из-за стола и отодвинула стул. - Думаю, представлять его нашему коллективу нет необходимости…
«Почему это нет?» - удивился Моржов. Сам он, конечно, знал, что Манжетов - начальник департамента образования районной администрации. Но вот, скажем, Щёкин наверняка этого не знал. К примеру, в двухтысячный Новый год Щёкин традиционно напился и только в марте узнал о том, что Ельцин больше не президент. Но Шкиляева считала начальстволюбие неотъемлемой частью души любого человека. Представлять Манжетова казалось ей так же нелепо, как оповещать о количестве рук или ног.
Манжетов уже шагал к столу Шкиляевой, по пути оглядываясь на педсовет и благодарно кивая. Он поддёрнул брюки на коленях, уселся и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок.
– Власть решила поговорить с народом! - крикнул Манжетову теннисист Каравайский.
Манжетов одобрительно улыбнулся.
– У нашей власти, и мы все знаем о ней, есть генетическая особенность, - доверительно сказал он хорошо поставленным сочным голосом. - Едва обстановка в стране успокоится, власть сразу же отрывается от общества. Ну так давайте вместе поворачивать власть лицом к людям! Общество должно контролировать администрацию!
Моржов от удовольствия расползся по стулу. Во! Местоимением «мы» Манжетов ловко прочертил линию фронта так, что оказался на одной стороне с народом, который сам же и виноват в том, что власть им пренебрегает. А лично Манжетов здесь ни при чём. У власти, мол, генетика такая, никуда не попрёшь. Это уже отдавало высокой трагедией неразделённой любви. Переводить неразделённую любовь в насильственное супружество было этическим и эстетическим преступлением, недостойным художественно развитой личности.
– Давайте разговаривать в формате круглого стола, - предложил Манжетов и развёл руки, словно обхватил ими некую округлость.
Моржов, прищурившись, рассматривал Манжетова. Манжетов давно уже обтёрся во власти, и образ его обрёл лоск и долгожданную законченность. Так старое кресло постепенно принимает форму задницы хозяина. Манжетов был рослым, красивым и уже немного дородным мужчиной. Его комплекция производила впечатление той укоренённости в жизни, когда энергичность ещё не растворена массой тела. Манжетов пришёл на педсовет в тёмных брюках и в белой рубашке с короткими рукавами: это придавало образу доступность и демократичность. Обнажённые сильные руки, покрытые тёмным волосом, намекали на то, что на самом деле рукава как бы засучены для трудной работы. Рубашка не мешала Манжетову оперативно реагировать на все особенности момента.
По привычке врождённого фрейдизма (попросту говоря, по необоримой развратности мышления) Моржов копал Манжетова в глубь его личной жизни. Лёгкость рубашки, противоречащая утреннему майскому холодку, деликатно нашёптывала доверчивым гражданам о физическом и нравственном здоровье своего носителя и о его пренебрежении к мелким неудобствам. Для гражданок же, которые составляли подавляющее большинство граждан, лёгкая рубашка давала невесомый посыл о возможности своего быстрого устранения - и о горячем, холёном мужском теле. Причём идея горячего тела (при подозрении в использовании сексуального обаяния) могла мгновенно конвертироваться в идею горячей души, поневоле раскаляющей организм.
– Итоговый доклад Галины Николаевны о работе вашего учреждения в минувшем году я выслушал с огромным интересом, - поделился с педсоветом Манжетов. - Признаюсь: я поражён! Я не ожидал, что ваше учреждение столь масштабно по охвату детей нашего города и к тому же имеет такую высокую репутацию среди учреждений вашего профиля в области!…
– А что область! - крикнул Каравайский. - У меня Наташа Ландышева заняла третье место по России в подростковой лиге!
– Поздравляю. - Манжетов слегка поклонился Каравайскому. Персональность этого поздравления означала вежливую просьбу заткнуться: заслуги признаны, и большего ждать неэтично. - Но на примере вашего учреждения я вижу некоторую… э-э… феодальную замкнутость. Впрочем, она характерна не только «Роднику», а очень и очень многим. Почему в городе не знают об успехах Дома пионеров? Почему вы не идёте в другие учреждения, в школы с пропагандой своих педагогических достижений?
– Потому что, кроме Шкиляевой, в них никто и не поверит, - буркнула Роза. Она разложила на коленях журнал и разгадывала кроссворд, задумчиво постукивая по губам кончиком ручки.
Шкиляева, сидевшая на первом ряду, шумно вздохнула и виновато улыбнулась: мол, мы скромные, ничего с собой поделать не можем. Манжетов пожурил её строгим взглядом.
– Так что не только власть отрывается от общества, но и весьма успешные учреждения тоже, - пошутил Манжетов.
В зале раздались подобострастные смешки.
Моржов посмотрел на Милену Чунжину, которая пересела поближе к стенке, чтобы никто не мог вместить в один взгляд сразу и её, и Манжетова. Милена отчуждённо листала свою брошюру. Уже не надеясь на мерцоидов, Моржов в воображении сам быстро раздел Милену и Манжетова, сложил их друг с другом, приставил друг к другу так и сяк - и с ревнивым неудовольствием понял, что эта пара выглядит весьма органично.
– Однако, и все мы это понимаем в равной степени, не надо терять голову от успехов, - строго сказал Манжетов. - Я вот приготовил вам несколько цифр из наших статистических отчётов.
Не глядя, он опустил руку и поднял с пола чемоданчик, оставленный возле стола заранее. Он ловко и аккуратно уложил чемоданчик перед собой как ноутбук, раскрыл и извлёк файл с компьютерной распечаткой.
– В нашем городе, и это по данным комитета статистики, девятнадцать с половиной тысяч детей в возрасте до восемнадцати лет, - надев узкие, золочёные очки, прочитал Манжетов. - В то же время, по данным социологических опросов, тысяча триста детей хотя бы раз пробовали наркотики, а триста пятьдесят подростков состоят на учёте как наркоманы. - Манжетов снял очки и оглядел притихший зал. - По данным того же опроса, десять процентов подростков не посещают школу. В кружках и секциях занимаются только пятнадцать процентов подростков. Две с половиной тысячи подростков состоят на учёте в детской комнате милиции. - Манжетов открыл рот, но не сразу сообразил, как обратиться к педагогам: «товарищи»? «господа»? - Коллеги! - нашёлся он. - Цифры страшные!
– Какой ты мне коллега? - буркнула Роза.
– Отчего такое происходит? - риторически спросил Манжетов.
«Ну конечно, мы плохо работаем!» - сразу ответил Моржов, объединив себя с педагогами, хотя к педагогике не имел никакого отношения.
– Плохо работаем! - сокрушённо признался Манжетов.
– Да почему плохо-то? - закричал Каравайский. - Я сколько раз просил: дайте мне дополнительное помещение! У меня детей - море, все хотят теннисом заниматься! Нету помещений!
– Конечно, и надо сказать честно, виноваты не одни лишь педагоги, - признал Манжетов, игнорируя Ка-равайского. - Мы, чиновники, виноваты не меньше. Но в чём наша общая вина? - Манжетов требовательно и внимательно оглядел зал. - Наша вина в том, - веско произнёс он, - что мы не можем охватить полностью всё свободное время ребёнка, и дети уходят на улицу, уходят в криминал. Мы замыкаемся на своих успехах и не видим всего объёма поля деятельности. Попросту говоря, мы не отвечаем запросам времени. Мы подросткам неинтересны!