Чума, думал он. Надо выздоравливать. Самому поставить точку. До того, как она скажет: “Ну, срок истек. Что же ты, милый, думал? Я же тебя предупреждала”.
Захар чаще, чем раньше, стал заезжать к Даше. Прежде она сама заходила к ним после тенниса. Но теннис он бросил. Ему все же страшно интересна была эта женщина, имеющая мужество плыть против течения, установленного их кругом, постоянно отстаивавшая свое, ни для кого больше недопустимое право жить как хочется, и поэтому экзальтированная, напряженная и духовно неуспокоенная. Из этого напряжения рождались все ее неординарные мысли.
Захар сидел на диване в полутьме в ее комнате, освещенной лишь белой неоновой баранкой на полу, бросавшей свет на белые обои, отчего казалось, что они вдвоем — на освещенной рампой сцене. Это была не квартира, а маленькая галерейка, где все было рассчитано удивить посетителя: картинки, вещи, драпировки, чистенькая, гладенькая, без единой досадной мелочи. Дизайн разрабатывал, верно, Артур, пижон и сноб, ее роковой возлюбленный и когда-то захаров близкий друг.
— У тебя очень холодная комната — дом Снежной Королевы, где на полу из осколков льда хочется складывать слово “вечность”, — таким своеобразным образом похвалил ее Захар.
Холодная она была по тону и обстановке, не по Цельсию.
— Такая была задумка, — парировала она.
— Я не смог бы в ней жить, — возразил он, словно его приглашали. В “задумке” была искусственность, любезная сердцу Артура, раздражавшая его.
Это сбило их на разговор о дизайне и архитектуре. Даша показала ему фотографию “дома с привидениями” в Киеве (Городецкого, кажется, — о нем и Виктор Некрасов писал), с горгонами, лепниной, финтифлюшками.
— Вот дом, в котором должен жить архитектор.
— Нет, — возразил Захар. — Это дом для людей, которые играют в жизнь. Жизнь же проще, строже и трагичнее. Она не обманет себя финтифлюшками и не найдет в них себе утешения. Однажды все внешнее и избыточное соскочит, когда человек столкнется просто с жизнью. Настоящая жизнь серьезна и проста, и она не позволяет с собой играть. Жилье должно быть скромно, для того, чтобы оно было человечно.
Даша еще раз взглянула на фотографию, словно сравнивая со сказанным.
— Наверное, ты прав…
“Еще бы, — подумал он. — Это моя единственная привилегия”. Мысли шли из него легко, не подпитываясь волей. Он встречал их как почти безразличных гостей, пришедших его утешить. Его метод был прост: любую вещь он сравнивал с познанной им “истиной” — и выносил приговор.
V. Tango till they’re sore
Снег вился поземкой по обледеневшему шоссе, машину вело во все стороны, иногда поперек движения, Оксана вскрикивала и то бранила его, то вцеплялась в локоть.
Лёши не было дома, но у Захара был ключ — еще с тех пор. Ждали его, танцевали под Тома Вейтса, в ритме его танго, одновременно занимаясь любовью. Все у них теперь было нагло, безумно и вдруг, как на тонущем корабле. Потом пили чай, и в это время вошел Лёша. Они проговорили за чаем до поздней ночи. Потом был жуткий трип под LSD, ради которого и приехали: попытаться сбросить напряжение, что-то понять, — с истерикой и ее судорожными объятиями:
— Почему люди не могут жить вместе, почему не могут понять?! — кричала она.
Захару казалось, что он мог понять — и жить с ними вместе, вместе с кем угодно. Они же братья, друзья, возвышенные личности! Потом постель, страшная, жадная любовь, страшная, жадная Оксана, в которой он боялся утонуть и умереть… Разбуженная им жажда, которую он не мог утолить.
На следующий день под плетенным абажуром они заговорили о вещах, так или иначе связанных с любовью. Лёша рассказал о своих отношениях с Ксюшей, вспоминал, как он вел себя с прежней женой, и пытался понять, в чем его ошибка.
— Существует три вида “брака”, — стал рассуждать Захар: — Брак-тусовка, то есть дружба с элементами брака; мещанский или буржуазный брак — ради производства детей, создания гнезда, покупки машины, дачи… И брак-жертва, когда двое живут ради друг друга, а не ради своих дел и даже творчества. Брак-отречение: когда весь смысл — в жизни с другим человеком, а все остальное мелко и необязательно. Без всего остального можно жить, без него — нее — нет… Брака-тусовки не выдерживает долго ни одна женщина. Только наивные юноши (вроде него и Лёши, добавил он про себя) могут думать, что женщина способна быть партнером, соратником, врубаться в те же приколы — и жить ими. Жить в убожестве, жить под номером “два” в иерархии духовных предпочтений: сперва картинки, литература, философия, свобода… — потом ты.