А у Гали все тот же карандаш вместо задвижки на двери и сломанный выключатель в дабле, сломанный холодильник, что и год назад, что и всегда. К числу сломанных прибавился лишь телевизор. Зато четыре кошки (что они едят?).
Нет бруска поточить полено, называемое ножом, штопора — открыть бутылку. Очарование абсолютной бедности.
В Питере живут наиболее русские люди — мечтатели: они все ждут момента — когда все сложится и само-собой образуется. Когда ситуация будет благоприятствовать — и тогда малым усилием можно будет достичь великого результата. Поэтому такие нищие и унылые. Поэтому такая художественность и прелесть.
Что еще?… Необязательность всех слов и всех поступков. Решения не принимаются, из сделанных выводов не проистекает никаких следствий. Красивые разговоры, красивые жесты, эмоциональные переживания страшной силы. Без поступков. Вместо поступков — тусовка. То, что не требует долгих усилий, последовательности и отказа. Делают те, кто жертвует. Кто перестает снисходительно прощать себе и ждать.
Во всех нищих социумах причины нищеты одни и те же — именно эти.
…Богатство личности и слабость характера — обычные тут вещи. Поэтому реальные творцы — люди ограниченные. Поэтому вместо романов — рассказик или вовсе треп за столом.
Утром на каком-то черте-где проспекте Кима нашли дом Стрижака. Во дворе безнадежность и солнце. Она ушла, он остался один. Бросились в глаза роскошная золотистая колли, гуляющая в пустом дворе, и это солнце. А на Невском через двадцать минут — снег.
Когда он отвез Оксану к Стрижаку, было два часа. В седьмом она первый раз позвонила, сказала, что пьет последнюю чашку чая. Второй раз позвонила в начале одиннадцатого. Они договорились, что Захар встретит ее в одиннадцать в метро. Захар прождал пятьдесят минут и пошел домой. Оксана явилась минут через двадцать.
— Я же просила не встречать! — сказала она с вызовом.
— Ты хочешь сказать, что столько времени брала интервью? У тебя даже пленки столько не было!
— А я не могу просто посидеть?! Просто поговорить с приятным человеком!
— Но интервью-то ты взяла?
— Нет, не получилось. Мы просто беседовали. А потом он быстро напился.
— И ты все сидела?
— Он меня не отпускал… Мне что, нельзя в кои веки доставить себе удовольствие, я что, должна быть всегда как привязанная?!
— А я?
— Ну и делал бы, что хотел.
— Я иначе себе представлял это путешествие.
— И это ты считаешь себя обделенным?! — воскликнула Оксана, не обращая внимания на Серафиму и Галю.
Ему, видимо, полагалось прыгать от счастья, ему следовало ликовать: вести двенадцать часов машину (вчера), чинить (сегодня), ждать ее, встречать, провожать… А это она — страдает. Это она — снисходит. Это она проводит в гостях девять часов под видом интервью, для которого так долго искался диктофон, и которого нет. Они просто беседовали. Ну, как же: любимый писатель обоих.
Захар воображал, что Стрижак лишь повод, и что это их путешествие — и заблуждался. Он просто шофер. Удобный муж при великолепной даме.
— Я вообще не понимаю, что случилось? Не ты ли сажал меня в поезд в N. (почти десять лет назад) и уезжал путешествовать? А я рыдала и просила не бросать… с больным Кириллом… Не ты ли уезжал в X., Y., Z.?…
Они слишком долго прожили вместе: всегда есть, что вспомнить при надобности. Если она претендовала быть Захаром восемьдесят-какого-то года — это его мало радовало. К тому же, все его отъезды длились не дольше недели, со звонками из любого крупного населенного пункта. Он даже в Новгород попал лишь потому, что они были в ссоре и почти в разводе. Интересно, что она именно теперь вспомнила эти свои обиды. Будто он мало наказан… Женщина помнит все — и в том свете, в котором надо. И женщина не умеет прощать, прощать по-настоящему.
Заперлись в комнате и стали сводить счеты на грани скандала. Оксана говорит:
— А что такого? Что ты все преувеличиваешь?
— Хорошо, пусть я преувеличиваю, но это изумило и наших хозяев.
— Это они тебе сказали?
— Да, я провел с ними целый день. Не отходя от трубки.
— Если так — я могу уехать!
Хозяева рвутся в дверь и силком их мирят. Приказ Серафимы: о сегодняшнем больше ни слова. Зато она засыпает темами: Бадмаев — травник Николая II, гитарист Петр Панин… Вайзберг, Зверев, Немухин, “Алеша” Герман… Все как всегда. Захар с Оксаной понемногу ожили, надсад прошел. Ночью даже испытали друг к другу нежность. А ведь пару часов назад могли расстаться навсегда.