Едва залепил палец — позвонила Даша. Ее контры с Артуром, ради которого были принесены такие жертвы, вроде разрыва венчанного брака, видимо, усугубились (эти контры — тема почти всех разговоров). Артур отвергал дашину Лизку, еще не понимая, что из муки вырастают самые бархатные цветы. Как после чахотки — легко дышать уже никогда не придется, зато всегда будешь ощущать глубину и реальность атмосферы.
Аромат цветов трагедии. Кстати об аромате: он спросил Дашу про ее духи, удивительно ей идущие и от нее неотделимые. У всего есть название. У этого — “Vanderbilt”.
До вольности этого вопроса его довел их совместный трип под LSD. Захар давно предложил ей попробовать, памятуя о пользе кислоты на пике своих проблем. И вот она позвонила: не может ли он приехать — с кислотой? У него был НЗ в полторы дозы от доброго Лёши (принять, если возникнет соблазн повеситься — и он уже месяц крепился и уговаривал себя, что до этого не дошло).
Он дал ей полную, себе пол, так что это был, по существу, ее трип. Он был наблюдающим и ассистентом, этаким доктором Грофом. Она искренне испугалась, что умирает, и просила позвонить Артуру.
— Не бойся, я контролирую ситуацию.
— Ты уверен?
— Уверен…
— Тогда возьми меня за руку.
Он взял ее за руку, будто они шли по темному лесу, и заодно стал гладить по волосам, словно расстроившегося ребенка.
Волосы у нее были удивительной густоты и тяжести, можно кисти плести. Довольно много седых. Странно, он лежал и ничего не чувствовал. Ветер страсти не проходил через него, дыхание не перехватывало. Она немного успокоилась.
— Ты знаешь, что это такое, почему это так? — спросила она, глядя куда-то широко раскрытыми глазами.
Он стал объяснять эффект LSD по Хаксли: недостаточный приток кислорода в мозг вызывает галлюцинации, и что, с точки зрения некоторых врачей, у шизофреника вырабатывается в организме вещество, сходное с кислотой, и еще, что по некоторым теориям крещение в воде изначально практиковалось для провоцирования галлюцинаций в условиях кислородного голода…
Кайфа ни в одном глазу. На него сейчас вообще почти ничего не действовало: ни беда, ни женщина, ни LSD.
Его давно интересовало, как она поведет себя под кислотой. Стала проще и доступнее. Веселилась:
— Болит живот, а так я была бы счастлива.
Еще болело сердце, проблемы с дыханием…
— Нам бы кефир пить, а не наркотиками баловаться, — подытожил Захар.
Потом пили чай на кухне. Говорили о эволюции Гребенщикова и есаула Бичевской в сторону православия. Ей это, скорее, нравилось. Ему — нет.
— Муза искусства — тоже богиня, — сказал он, — и не терпит иных богов рядом с собой. Она мстит за измену. Поэтому так интересен ранний БГ и неинтересен поздний. Исписавшись, исчерпав пафос юности — он теперь увлекся православием. Но православие слишком большая вещь, чтобы быть средством. Оно может быть лишь целью. Целью жизни, состояния особой удовлетворенности и веселья, которому не нужно творчество.
Он замолчал. Она смотрела на него и вдруг спросила:
— Что, нежности кончились?
— Нежности?
— А, испугался, сразу в кусты? Ты со всеми девушками так поступаешь?
(Его слава ловеласа, оказывается, широко известна.)
— Я не испугался. Я ничего не боюсь.
Она молчала и смотрела на Захара.
— Знаешь, в последнее время я придумал для себя концепцию очень хорошего солдата, как из какого-то американского фильма…
— Что это значит?
— Значит, что я человек, который не имеет своих желаний, но делает то, что нужно. Нужно в каждой конкретной ситуации. И перестает делать, когда не нужно.
— Понятно. А теперь — не нужно?
— Да. Разве нет?
Он испугался, что обидел ее.
— У меня убиты все чувства… — извинился он.
— Я тебя понимаю… Мне тоже тяжело. Я даже не могу исповедоваться в храме. Впрочем, тебе, наверное, этого не понять.
— Почему это?
— Ты же не христианин.
— Ты заглядывала ко мне в метрику?
— Нет, я так думала. Ну, тем лучше. Приятно быть в компании единоверца…
Потом они рассматривали фотографии их героической молодости.
— Вот он… — произнесла Даша издевательски и протянула фотографию Артура. Он в своей любимой скучающей манере презрительно смотрит на мир. Еще волосат, лет десять назад.
— Хоро-ош! — засмеялся Захар.
— Вот на кого обрекла нас судьба, — продолжила она с невеселым смехом.
— Ты все еще его любишь?
— Не знаю. Но я бы не хотела делать ему вреда.
— Я понимаю. Я тоже…
— Я надеюсь на это.
Они произносили эти риторические клятвы, которые мог бы опрокинуть первый порыв страсти. Но его не было.