…Захар ездил в “Правду” и “Заветы” за газом, отвозил Митю в Пушкино на электричку. В машине Митя спросил его насчет социальных изменений в стране, как они видят будущее? — словно за два года не то поглупел, не то и вправду сделался американцем. Ему здесь было неуютно, он уже отвык. Многие вещи казались мрачными и странными: на улице жара, а в магазинах нет кондиционеров!
А вообще человек он был талантливый: сдал тойфуловский экзамен, послал в Штаты заявки — и ему пришли предложения об аспирантуре аж из трех университетов, так что он еще выбирал…
Вернувшись, стал делать шкаф. Оксана пришла из леса, а обед не готов.
— В конце концов, мы не договаривались об обеде, я мог бы выступить с встречным вопросом: почему ты так долго гуляешь по лесу?
И сказал “нет” Кириллу, который, провалявшись весь день на диване, пришел просить бутерброд — именно в тот момент, когда они выясняли отношения. Захар считал, что все надо заслужить, даже бутерброд. И если два человека, которые за день реально что-то сделали — не едят, значит и ему стоило бы потерпеть.
Он чудовищно разозлился и отвез их на станцию.
И сразу почувствовал себя плохо. Не то он ребенок, непереносящий одиночества, не то слишком переполнен психикой, требующей реализации, не то наркоман, привыкший слышать рядом живой голос.
Самые страшные для него сны и сюжеты: когда герои не понимают друг друга, не могут объясниться, когда их речи текут параллельно, никого не задевая, когда каждый герой словно единственный живой в театре марионеток, не в силах проникнуть в общий порядок вещей, что-нибудь понять и объясниться с другими. Коммуникативная беспомощность, как в кошмаре, когда ты бежишь куда-то — и не можешь сделать ни шагу.
День он выдержал, на следующий вернулся в Москву. В знак примирения они поехали в гости к Тамаре. Тамара рассказала о Даше некрасивую историю: Даша пригласила в свою рязанскую деревню на день рождения друзей из Москвы и уехала в Рязань, вроде как наслаждаться архитектурой. Очаровательная и недобрая девушка, несентиментальная и несчастная. Кающаяся и неисправимая эгоистка. А ведь всего два дня назад она произносила у них на кухне свой сверхлирический спич, полный души и психологической тонкости.
Тамара, впрочем, тоже сказала странную вещь: как невыносимо много места умел занять в доме Валера (бывший муж) — сколько не займут и шестеро гостей. Захар возразил:
— Это не Валера занимал столько места — это потерянная любовь. Оскорбивший и разлюбленный человек, вытесняемый из сердца.
“Господи, как мы все несчастливы! — думал он. — А “американец” Митя ищет социальных изменений…” И все равно ничего нельзя было сделать. Никто не хотел смириться и перестать принимать за причину несчастья повседневные мелочи, случайные слова, мимолетные настроения. Одно все время выдавалось за другое: отсутствие работы, некорректное замечание и т.д. — подменяли ужас всей истории. Ужас странно забывался, способность обижаться была столь свежа, будто никогда не зашкаливало, обнажая настоящий кошмар. Оксана легко уставала и тонула в бездне дурного настроения, которое требовало разрядки. В этом состоянии она не контролировала себя и была способна наговорить чудовищные вещи. В такие минуты он ее почти ненавидел. И ему было отвратительно спорить и доказывать свою правоту. Он мог лишь гадливо отвернуться. Не понимая, как скверно ему будет через пять минут после ее ухода. Но за все надо платить. Иначе — все бесполезно.
Сидящие на дороге мухи поднимались из-под ног, словно капли из пущенного задом наперед фильма. Сперва был лес, потом эта дорога… Они опять порознь.
Оксана, наверное, самая гениальная женщина, встреченная им в жизни. Но какой характер! Нервы, слезы, всегдашняя взбудораженность и неуравновешенность чувств, отсутствие всякого представления об объективности. А на следующий день мигрень — и снова весь день борьба, теперь с болью, сметаемые пачками таблетки.
Он привыкал к одиночеству. Может быть, это все-таки было лучше для него. Он мог простить, но не мог забыть. Не мог забыть ее ответа. Даже через полгода его трясло. Тронув эту рану — он думал утишить разлуку. А вызвал такой всплеск отчаяния, что…
Все лето на них дул северный ветер. Даже их жара — это был все тот же северный ветер. Шумел в крыше и гнул к земле тоненький клен перед домом. Захар не жалел о проходящем лете. Лете этого страшного года. Его надо было дожить. Так же как и эту жизнь.