Странно, что то же самое ей сегодня утром сказал Кирилл, обосновывая, что ничего, кроме “блин” он и не мог ей ответить. Тогда это ее очень разозлило (и выражение и обоснование).
Потом она рыдала. Теперь Захар знал, что она рыдает всегда лишь из-за ущемленной гордости. Он значил для нее не более, чем охранник в Прадо.
Так они проводили уйму вечеров. “Любопытно, — думал Захар, — на сколько нас хватит?”
Утром Оксана была совсем другая:
— Слушай, что я придумала: Юпитера нет, и все позволено быку, — мудрит она за кофе.
— Дул с пиру споро, — откликнулся Захар.
Подобным образом они развлекались, когда не ругались так, как описано выше.
Вечером он поехал на открытие лёшиной выставки в Беляево. Организовал Сергей Тененбаум — ради своих “метафизических” приколов. Он недавно тоже вернулся из Израиля и горел желанием чем-то заявить о себе на старой родине. Из искусства ему удалось сделать шоу из ряда случайных номеров, нанизанных на примитивную идейку шестого разряда: рождение — смерть, с закапыванием “гроба” в саду. Это было даже не языческое сжигание Купалы. Зато размах ужасал: танцы, песни, пантомима, нанятые артисты, телевидение. Картины из использованной женской ваты. Лёша здесь казался эрмитажным классиком. В конце Артист, Кабан, Паша и Тритон играли свою музыку. Около десяти их со скандалом отключили.
Между тем Захар выпил какую-то питерскую кислоту. Единственный запоздалый эффект был уже на обратном пути в метро. Захар вдруг понял: в мире нет никакой опоры, никто ни за что не отвечает и ни от чего не охраняет — ни мать, ни отец, ни друг, ни государство, ни даже Бог. Да, пожалуй, он лишился этого ощущения Бога, которое все-таки свойственно всему живущему: некоего покрова, надежности, уверенности в мире. Все может произойти из всего, как телята — из огуречных семян, жизнь уходит, и мир бледнеет и сворачивается на глазах, как небо у Иоанна. Наверное, так видят жизнь умирающие.
…Осень шла, а он все барахтался, все чего-то выбирал.
Надо иметь мужество утратить молодость и стать просто взрослым человеком. Вот и все.
XVII. НРЗБ
— Ну, за Россию, страну невест! — предложила Оксана тост за их русско-американскую пару.
Два близколежащих вечера в ресторанах с Ричардом и Марком, и его красавицей-приятельницей, Сашей-Шарниром и прочими: на Арбате в итальянском “Сан-Марко” и в китайском “Золотом лотосе” в “Садко-аркаде”. Повод — американцы наконец разрешили Ричарду вывести Надю в Штаты (получив все бумаги, свидетельствующие о ее лояльности, в том числе даже письмо от ее питерского участкового). В “Лотосе” они ели крокодилов, угрей и лягушек. Шура Антисфенов вел себя с размахом разгулявшегося купца: кило масла в жопу! Совершенно застебал официантку, темноволосую смазливую девочку в красном шелковом платье с разрезом до бедра под что-то китайское. Затеял спор на ящик шампанского: королевских они ели креветок или тигровых? И проиграл его. Зато счет подали на миллион.
Потом все пили у оксаниной тетки, где жил Ричард, а потом у Оксаны и Захара (Шура возил их по непролазной Москве на своем BMW). А работа стояла. За два дня они потратили больше, чем заработали за месяц гнусных переводов. Друзья, вернисажи, новая поездка к Лёше на дачу, опять друзья, годовщина свадьбы Шуры… Глухой напор после Испании.
В субботу втроем с Лёшей поехали в “Зеленку”. Лёша в своей “Зеленке” сходил с ума от одиночества и безумно увеличивал дозу. Если бы Захар принял столько же, он бы наверняка окочурился. Лёша признался, что недавно и впрямь едва не вставил.
— С этим надо кончать… Пульс стал, как ниточка, приколись. Я жму и жду, когда он прервется.
По дороге у них случилась очередная ссора. Захар не захотел звонить Кириллу, чтобы он отнес в салон кассету Шаброля.
— Что изменится? Мы выиграем две с половиной тысячи.
— Утром ты устроил ему допрос из-за двух тысяч, — сказала Оксана с заднего сиденья.
…Утром Захар попросил его сходить за молоком. От пяти тысяч осталось тысяча четыреста. Захар спросил: сколько стоило молоко? Оксана зачем-то приняла участие, понятно на чьей стороне.
Вечером к Лёше завалился Кабан с приятелями-музыкантами. Все укурились и еще прошлись по кислоте. Лёша сидел тихо-невменяемый, остальные лежали вокруг телевизора. Оксана тихо злилась, а Захар первый раз не находил здесь себе места. И рано утром, захватив заблудившегося в дымной пелене Лёшу, рванул на дачу.
Он остановил машину наверху у леса, памятуя январь этого года. Мороз был десять градусов, снег и гололед.