Когда он вошел, Вулараи и другие слуги подключали шланги капельниц к разъемам на руках Октавии.
— Уйди с дороги, — сказал он, когда они преградили ему путь.
— Хозяйка отдыхает
— Я сказал, уйди с дороги.
Некоторые из слуг потянулись за своими пистолетами и дробовиками, спрятанными в складках заношенных одежд. Плавным движением Септим вынул два своих пистолета, целясь в двух сгорбленных слуг.
— Давайте не будем этого делать, — сказал он, обращаясь к ним.
Вулараи оказалась за ним еще раньше, чем он это понял. Кончик её клинка уперся ему в шею.
— Ей нужен отдых, — прошипела слуга. Септим никогда не обращал внимания на то, как сильно её голос походил на змеиное шипение. Он бы нисколько не удивился, узнай, что под всеми своими бинтами и перевязками она скрывает раздвоенный язык. — А тебя не должно здесь быть.
— Тем не менее, я здесь и уходить не собираюсь.
— Септим, — прозвучал слабый голос Октавии.
Все обернулись на звук произнесенного шепотом слова.
— Ты разбудил ее, — обвинила его Вулараи.
Он не стал отвечать. Отмахнувшись от слуги, Септим прошел в помещение и сел возле трона Октавии.
Она была бледной-бледной, как будто такой и родилась. Её болезненная худоба подчеркивала округлившийся живот. Кровь струпьями покрывала лоб и нос там, где она оставила высохшие дорожки из-под повязки. Она точно не знала почему, но один глаз не открывался. Она облизала потрескавшиеся, высохшие губы, прежде чем заговорить.
Должно быть, лицо выдало его.
— Я отвратительно выгляжу, не так ли? — спросила она.
— Ты… выглядела и лучше.
Она провела ослабевшими пальцами по его небритой щеке и снова сгорбилась на своем троне.
— Уверена, были времена.
— Я слышал, что они с тобой сделали. Что они заставили тебя делать.
Она закрыла глаза и кивнула. У нее шевелилась только одна половина рта.
— Это было достаточно умно, правда.
— Умно? — спросил он сквозь стиснутые зубы. — Умно?
— Использовать тайный взгляд навигатора, — вздохнула она, — чтобы вырвать души из их тел… чистейшей и сильнейшей… связью с варпом. — Она засмеялась, не дыша, а всего лишь подрагивая. — Мой драгоценный глаз. Я видела, как они умирают. Видела, как их разрывает на части. Души, брошенные в варп. Как туман. Уносимый ветром.
Септим убрал волосы с её потного лица и пригладил их назад. Её кожа была холодной как лед.
— Хватит, — произнес он. — Все уже прошло.
— Отец рассказывал мне, что нет худшего способа расстаться с жизнью, чем этот. Нет смерти более болезненной. Более страшной. Сотни душ, сведенных с ума ужасом и пытками, убиты взглядом в варп, — она издала еще один дрожащий смешок. — Не могу даже вообразить, сколько людей сейчас слышат те предсмертные крики. Не могу вообразить, сколькие сейчас умирают.
— Октавия, — сказал он, опустив руку на её живот. — Отдохни. Восстанови свои силы. Мы покидаем корабль.
— Они найдут нас.
Септим поцеловал её влажный лоб.
— Пусть попытаются.
XIX
Лживое пророчество
Талос предавался размышлениям в одиночестве и тишине оружейной Первого Когтя. После активности последних недель он нуждался в покое.
«Эхо проклятия» лежало в дрейфе, ожидая, когда навигатор восстановит свои силы, прежде чем отважиться лететь обратно в Великое Око. Даже короткий перелет скорей всего убил бы Октавию в её нынешнем состоянии, не говоря уж о путешествии через большую часть галактики длиною в месяцы или годы. Талосу было доподлинно известно, что Октавия никогда прежде не водила корабли в настоящий варп-шторм. Око было весьма недружелюбным убежищем, даже для умудренных опытом колдунов. А у них лишь неопытный навигатор, да еще и истощенный. Он не хотел идти на такой риск — разве что у него не останется иного выхода.
У него все еще стояли перед глазами образы эльдар: стоило ему закрыть глаза — и он видел их танцующие силуэты, подобные теням в тенях — то мрачные и безмолвные, то серебристые и кричащие. Эльдары. Теперь он видел их не только во сне. Еще одна проблема. Была ли Тсагуальса тому виной? Если причина в этом, то глоток воздуха гниющего мира произвел на него эффект обратный тому, на который он надеялся. Вместо того чтобы дать ему вдохновение, которого он так желал, эта встреча лишь усугубила его состояние, как лекарство от рака, которое не остановило болезнь, а лишь поспособствовало распространению опухоли. Он спорил с Вариелем в апотекарионе недели назад, но факты были налицо — и без ауспекса было видно, что он разваливается на части. Сны были достаточным доказательством. Со времен Крита они все больше калечили его и все реже оказывались верны. Но даже с этим он мог справляться — хотя бы первое время.