Почему–то Творец всегда с завидным упрямством доставлял своего гостя на одно и то же место — на большую лужайку у лесного озера. И требовалось проделать немалый путь, чтоб очутиться в покоях, где ждал хозяин. Фонарщик смутно догадывался, что это ритуал, призванный подчеркнуть величие Творца, и в глубйне души прощал эту позволительную в общем–то слабость, но порою сердился. И потому он не очень–то спешил во дворец. Он гулял по тенистым аллеям, нежился на пушистой траве, объедался сочными грушами и яблоками, которые в изобилии росли вокруг, игрался веревочкой с мурлыкающими тиграми, питавшимися манной, что посылал им Творец. Не в силах дождаться строптивого гостя, Творец оставлял свои покои и отправлялся на поиски. О, как же он злился, обнаружив Фонарщика спящим под цветущим кустом терновника! И как ловко скрывал свою злость.
Творец собственноручно будил Фонарщика, а его невидимые слуги подавали серебряный кувшин с ключевой водой. Гость радостно плескался ею, с наслаждением фыркая и отплевываясь, а Творец с умильной улыбкой взирал на него. Затем они садились на траву и заводили неспешный разговор. Один и тот же, по раз и навсегда составленной программе. Все это походило на многократно сыгранный и успевший надоесть фарс. Однако Творец получал удовольствие от этого фарса. Он начинал, смиренно сложив на груди руки:
— Я рад вновь видеть тебя, Танн.
— Не могу сказать того же, Творец.
Эта фраза не соответствовала первоначальному сценарию, но Фонарщик упорно твердил ее все последнее время, и Творец с присущим только ему терпением вносил в диалог коррективы.
— Зачем ты так, друг мой?
В данном месте Фонарщик имел скверную привычку зевать, но хозяин научился не обращать внимание и на это. Он продолжал допрос.
— Как твое здоровье?
— Нормально.
— Как…
— Великолепно. Нет. Не намечается. Не потому, что я не хочу. — Необходимо пояснить — чтобы сократить бессмысленный разговор, Фонарщик заранее отвечал на наперед известные ему вопросы:
— Как поживает твоя жена?
— Не обзавелся ли ты маленьким Фонарщиком?
— Не собираешься ли обзавестись?
— Почему, неужели не хочешь?
Лишенный привычного удовольствия спрашивать и слегка выбитый из колеи, Творец переходил к основной части.
— Ты по–прежнему зажигаешь звезды?
— По–прежнему.
— Зачем?
— Затем.
После такого ответа Творец обычно терялся. В его голосе появлялись нотки раздражения.
— Тебе известно, Танн, что я тоже умею зажигать звезды?
— Да.
— А ты хочешь узнать, почему я не занимаюсь этим?
— Нет.
Творец был терпелив.
— Я все же объясню тебе.
Фонарщик, позевывая, рассматривал мелькающих в кронах деревьев птиц, а Творец заводил свою первую мораль.
— Когда я создавал этот мир, я делал его счастливым — без боли, без горя, без страданий. В нем не было места ярости и злобе.
— А звезды? Что их взрывает, если не ярость?
— Они стали взрываться много позже, когда этот мир перестал быть исключительно моим. А до этого они горели — ровно и бесконечно. И не было ни черных карликов, ни сверхновых. Одни лишь надежные оранжевые.
— Мир, лишенный непредсказуемости, мир, отвергающий взрыв, скучен.
— О, как ты неправ, Танн! Что может быть совершенней ровной и размеренной жизни!
— Что может быть хуже! — восклицал Фонарщик. — Не заводи этот извечный спор!
Но Творец как раз намеревался завести его.
— А потом пришли подобные тебе, и все изменилось.
— Я знаю, знаю эту историю. Их звали Адам и Ева. Сатана, принявший облик змея, сбил их с истинного пути.
— Не совсем так. У них не было имен. И Сатана не повинен в их бедах. Это они совратили Сатану, оторвав его от Бога.
Фонарщик смеялся.
— Любопытная версия! Выходит, Сатана — порождение людей?
— Конечно. Неужели ты полагаешь, что Бог способен сотворить зло?
— Еще как полагаю. Особенно, когда зло оправдывается благими намерениями. Не стоит заводить разговор о добре и зле. Он может оказаться слишком долог. Я всегда полагал, что Сатана — один из твоих взбунтовавшихся слуг. Разве не так?
— Именно так. Но он стал таким, поддавшись на уговоры людей.
Фонарщик заулыбался еще шире.
— Каким же яблоком они его соблазнили?
— Яблоком познания. Сатана был слишком любопытен, а люди пообещали ему открыть мир.
— И, видно, исполнили свое обещание, если он столь вдохновенно воюет против тебя.