— А моего горя никто не видит? Не обманывай меня, Элиашевич, я слишком стара для этого. Не знаю, где мои сыновья и с кем они там спутались, только в одном я уверена — на их руках нет человеческой крови, нет! Я воспитала их по-христиански.
— Может, пока еще и нет, я ведь тоже на сто процентов не уверен, но то, что их поведение не доведет до добра, так это вы и без меня знаете.
— Так что же мне делать? Чего ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы, пока не поздно, вы убедили их явиться с повинной, отнестись с доверием к новой власти.
— А ты посадишь их в тюрьму или отправишь на виселицу.
— Не я им судья. Как суд решит, так и будет. Но думаю, что, если они явятся добровольно, суд это учтет.
— Не знаю, Элиашевич, где они… Ничего не знаю.
Она начала вытирать передником набежавшие на глаза слезы.
— Ну что ж, мать, тогда я пойду. Я вам все сказал, и дело ваше, как вы решите. Я желаю вам только добра. Пока, может быть, есть еще время, но когда польется кровь, тогда будет поздно.
Старая Добитко, опустив голову, молчала. Элиашевич сел в машину, хлопнул дверцей и уехал, поднимая за собой облако пыли.
Июньская ночь как гость, который спешит: не успел прийти, как уже убегает. Сегодняшняя ночь была к тому же лунной и теплой. Ксендз Патер очнулся от сна, когда в бункер начал проникать слабый свет утренней зари. Маркоса все еще не было, и Рейтан уже забеспокоился, не попал ли тот в засаду. Утро как будто бы придало раненому сил. Он пришел в сознание.
— Пить. Это ты, Лешек?
Обрадованный Рейтан склонился над братом:
— Тебе получше? Ну вот видишь, сейчас дам тебе воды, но только немножко, чтобы не стало хуже.
Он выжал из влажной тряпки на спекшиеся губы брата несколько капель воды. Тот жадно облизал их.
— Дай еще, не жалей.
— Нельзя, Эдек, тебе будет хуже.
— Хуже мне уже не будет. Воды! Еще немного… — Рымша успокоился. Ксендз Патер придвинулся к нему. — Кто это?
— Ты просил позвать ксендза, вот он и пришел. Это ксендз Патер, узнаешь его?
Рымша показал глазами, что узнал, а через минуту попросил:
— Воды! Дайте мне воды, не жалейте.
— Нельзя, сынок. Хуже будет.
— Я и так умру. Мне уже ничто не поможет. Иначе зачем вы привели сюда ксендза? Воды! Хоть каплю воды!
Рейтан уступил его просьбе и поднес к его губам фляжку с водой. Сделав несколько глотков, Рымша как будто бы успокоился и спросил:
— А где Маркос?
— Пошел за мамой. Они вот-вот должны прийти.
Рымша закрыл глаза и отвернулся к стене. Глухо промолвил:
— Одни только слезы будут… Лучше бы не приходила. Ксендза тоже не надо было звать. Зачем мне ксендз?
— Вчера ты хотел, вот я и подумал…
— Исповедайся, сынок, перед богом, чем ты нагрешил на земной юдоли. И когда предстанешь перед ликом всевышнего, тебе будет легче, если избавишься сейчас от этого бремени. Поэтому поведай мне, сынок, о своих грехах, а я данным мне, капеллану, правом отпущу их тебе.
— Грехи, грехи! Вы же отлично знаете, какие у меня грехи. Ну, стрелял в людей… Приказывали, вот и стрелял… В меня ведь тоже стреляли… Боже мой! Скажите мне, неужели я действительно должен умереть? Я не хочу умирать! Прошу вас, я не хочу умирать. Не дайте мне умереть! Нет, нет, нет!
Раненый обессиленной рукой пытался схватить ксендза за сутану, но это ему не удавалось. Ксендз бормотал себе под нос молитвы и, осенив умирающего крестом, благословил его. В темном сыром бункере повеяло приближающейся смертью. Отчетливо слышны были произносимые духовником слова:
— Я отпускаю твои прегрешения во имя отца и сына и святого духа…
Раненый, смирившись, умолк. Из приоткрытых глаз его текли слезы. Спустя какое-то время он спросил:
— Наверное, уже рассвело?
— Да, — ответил брат.
— А дождь идет?
— Нет. День обещает быть хорошим, солнце светит.
— Вынеси меня на воздух. Здесь темно как в могиле. Мне страшно. Вынеси меня отсюда, Рейтан!
— Тебе будет больно.
— Вынеси. Я не хочу умирать в этой норе.
Рейтан с ксендзом положили раненого на валявшуюся в бункере лошадиную попону и вытащили его наружу. Положили на пригорке под молодой березкой. Широко открытыми глазами Рымша смотрел на крону дерева, в которой свежий утренний ветерок шелестел сочными листьями.
Ксендз отозвал Рейтана в сторону:
— Ну, я пойду. А то скоро станет светло как днем, люди в поле на работу выйдут, могут меня увидеть. Ему я уже ничем помочь не смогу.
— Значит, он умрет?
— Ни один врач ему уже не поможет. Так пусть господь примет его дух с миром.
— Тогда убирайтесь отсюда! Какой от вас прок? — разозлился Рейтан. — Только не вздумайте пикнуть о нас хотя бы словечко Рейтару — убьем и все ваше подворье спалим. Нам теперь уже все равно, если малыш умрет…