Возбужденный Элиашевич встал и начал расхаживать по комнате. Добитко опустила глаза, немного помолчала, а потом с надеждой в голосе спросила:
— А что будет с моими сынками, Элиашевич? Оставите их старой матери живыми?
Элиашевич остановился:
— Офицер, который только что вышел отсюда, — военный прокурор. Он знает законы и лучше, чем я, разъяснил бы это вам. Могу сказать только одно, что, впрочем, я вам уже говорил, помните, тогда в палисаднике: они должны ответить перед судом за то, что совершили, должны, но их чистосердечное раскаяние наверняка будет принято во внимание. Какова вина — таково и наказание, каково раскаяние — таково и снисхождение. Оставят их вам, пожалуй, наверняка оставят, хотя бы за эти ваши старания, за ваше доверие к нашей власти.
Не успел он и глазом моргнуть, как Добитко рухнула на колени, пытаясь поцеловать ему руку. Растерявшись, он поднял ее и снова усадил на стул:
— Что вы, что вы! Здесь не костел, а я не ксендз.
Добитко вытирала кончиком платка заплаканные глаза.
Через час она снова появилась в кабинете начальника повятового отделения госбезопасности, но теперь уже вместе с сыновьями, которые, не говоря ни слова, достали из-под плащей автоматы, а из карманов — пистолеты, гранаты, патроны, сложив все это на покрытый зеленым сукном стол Элиашевича.
После обеда Элиашевича вызвали в повятовый комитет ППР. Перед этим он зашел в столовую и подсел к Боровцу. Глотая без аппетита кулеш, Элиашевич рассказал ему о визите Добитко, о последних данных, полученных в ходе допросов задержанных братьев, о том, что пока неизвестно, что стало с Зарей, которому удалось избежать разгрома у Буга, а также о том, что Рейтар где-то затаился.
— Поэтому подождем, — сказал подпоручник, допивая второй стакан компота и поглядывая на часы. — О, уже без пятнадцати четыре, а к четырем меня вызвали в партийный комитет.
— Успеем, я тоже туда иду.
— Вы случайно не знаете, товарищ капитан, зачем я им понадобился? Я еще там никогда не был.
— Трудно сказать, мой дорогой. Может, будут хвалить? — пошутил Элиашевич.
— А может, отругают? А как вы думаете, это надолго?
— Куда это ты сегодня так торопишься? Есть какие-нибудь интересные планы?
— Да нет, просто у меня билеты в кино.
— На какой сеанс?
— На шесть часов.
— Должны успеть. Ну так что, пошли?
— Пошли.
Повятовый комитет ППР в Ляске размещался в небольшом двухэтажном здании, окруженном ухоженным газоном, кустами сирени и смородины. Элиашевич с Боровцом вошли в сад. Из боковой аллейки навстречу им показался пожилой мужчина:
— Здравствуйте, товарищи. Нас, наверное, уже ждут, но, думаю, минут пять у нас еще имеется в запасе.
— Ровно четыре, товарищ секретарь. Позвольте вам представить нашего нового командира отряда Корпуса внутренней безопасности подпоручника Боровца.
— Наслышан, наслышан о вас, товарищ Боровец. Все о вас говорят, а вы к секретарю повятового комитета зайти так и не удосужились. Как же это так?
У секретаря, несмотря на его усталое, изрезанное морщинами лицо, была добрая, располагающая улыбка, а его слегка прищуренные глаза доброжелательно посматривали на подпоручника. Крепко пожав ему руку, Боровец, улыбаясь, оправдывался:
— Да все как-то не получалось, товарищ секретарь, да и мешать вам не хотел.
— Секретарь для того и существует, чтобы ему члены партии «мешали», чтобы приходили к нему почаще. Давно в партии?
— Всего год. Вступил в офицерском училище.
— А откуда родом?
— Из Жешувского воеводства.
— Да, далековато вас от дома занесло. Холостой?
— Холостой, холостой, товарищ секретарь, — вмешался Элиашевич, — но чует мое сердце, что подберем мы здесь нашему подпоручнику какую-нибудь шляхтянку.