Пролог
Ветер нёс запах дыма, горечи, обречённости и тоски — всего того, что неизбежно сопутствует наступлению холодов и осени. Здесь, в двух переходах от Перевала, она начиналась стремительно: ещё вчера детвора с визгом и хохотом плескалась в речке и влюблённые назначали встречи под зловеще-кровавыми цветами саэхенны, а сегодня ледяное дыхание Севера забиралось под шерстяной плащ.
Солнце поднималось медленно. Бледно-золотые лучи сначала едва затрагивали тёмную кромку леса, превращая его в нечто ещё более зловещее, чем обычно; потом — растекались теплым янтарём по несохнущим лужам под ногами.
Два десятка грациозных, лёгких и стремительных, как птицы, коней неслись по старой дороге на восток — прямо навстречу наступающему дню.
Эрунну чуть приподнял голову — чтобы лучше было видно эту скачку, ведь ей, возможно, предстояло стать последним, что он вообще увидит в своей жизни. Что ж, это было вовсе неплохо: рассвет и безумный почти-полёт в неведомое — будто они не люди, а духи осени и просто заберут его с собою.
А, может быть, они были просто сном, нелепым бредом умирающего, потому что всё дальнейшее казалось совсем невозможным. Рассветные всадники остановились — напротив него, лежавшего в ворохе сухой листвы у обочины; двое даже спешились.
В глазах у Эрунну мутнело — он то видел всё ясно, то падал в яму тумана, он отчаянно боролся с подступающим забытьем, но — силы покидали его слишком быстро.
Поэтому, когда один из незнакомцев опустился рядом с ним на колени и откинул капюшон, открывая угасающему взгляду Эрунну самое прекрасное из виденных им когда-либо лиц, у него не осталось дыхания даже на стон…
— Лльэи, ты хорошо подумала?
— Да, отец.
Певучие мелодичные голоса журчали вокруг рекой, быстрой, ледяной и очень чистой горной речкой мчались по камням. Говорили на Древнем Наречии — чуть иначе, чем привык Эрунну, но разобрать смысл было всё же возможно.
— И ты не хочешь, чтобы я или кто-то из таримэ остался с тобой?
— Отчего же? Я только не согласна, чтобы ты кому-то приказывал это делать. Только если сами захотят.
— Тогда с тобой останусь я.
— Нет, отец. Ты нужен своему народу больше, чем сумасшедшей дочери, которая решила задержаться в потерявшем надежду мире.
— Но ведь не навсегда же мы расстаёмся, Лльэи?
— Я догоню вас. Как только больше не буду нужна ему — я вас догоню.
Ему снилось, что он блуждает в тёмном, незнакомом лесу. У него не было ни тёплой одежды, ни лошади — он метался между деревьев, пытаясь найти верную тропу, но исчезли все её следы. Он продирался сквозь бурелом, сквозь путаницу колючего кустарника, оставляя на нём клочья рубашки…
Когда вдалеке в сплетении ветвей мелькнул огонёк, неверный, неясный, призрачный, Эрунну бросился к нему, вовсе не разбирая дороги — настолько измотанным и несчастным он себя ощущал.
Только лес внезапно прекратился и впереди расстилался поросший самыми разнообразными цветами луг. Эрунну выбежал на него, успев на мгновение обрадоваться тому, что из той непроглядной чащи всё же был выход, и — с ужасом осознал свою ошибку.
Это был не луг, конечно же.
Это было болото.
А вдалеке так же мерцал недосягаемым светом тревожный, манящий огонь — то вдруг угасая, то вспыхивая в другом месте.
1. Ведьма
В этот раз торжище удалось на славу: несмотря на холодную погоду и обещавший вот-вот сорваться дождь, народу собралось немало. А и то говорить: скоро наступит зима, когда ещё удастся разжиться новым отрезом яркого ситца или даже шёлка из южных земель? Так что бойкие молодки и сварливые рачительные матроны, ревниво поглядывая друг другу под руку, перебирали ткани да ленты, взвешивали в руках нитки блестящих бус. Заезжим купцам даже нахваливать свой товар не приходилось — и так разойдётся, по всему видно было. Даже деда-знахаря из местных, примостившегося рядом со своими склянками да травяными мешочками, никто отгонять не стал — покупателей он не перебьёт, а байки травить — мастер, так что с ним только веселее получалось.