Я не раздумывал ни секунды: одно дело — ты залетный лох, без всякого статуса в этом сообществе, и другое — нужный человек, считай, лекарь.
— Давай организовывай. Вы обеспечиваете мне прикрытие, ну а я снимаю порчу. Все заработанное на общак в семью.
— Молоток! — восхитился Профессор. — Только это, учти — некоторых, кого покажу, будешь лечить бесплатно — это смотрящий и его приближенные, а также воры и авторитеты, которые тут, в СИЗО. Политика, сам понимаешь. Типа ты на общак лечишь. И еще — будем долю в общак хаты засылать, иначе работать не дадут. Все, сейчас я договорюсь с Лысым!
Профессор вскочил с места и пошел к смотрящему — они долго что-то обсуждали, потом смотрящий важно кивнул, и Профессор с довольным видом вернулся назад.
— Ништяк все! Десять процентов на общак, смотрящему, его и его свиту лечим бесплатно, и он нам еще подсылает людей на предмет осмотра и лечения! Вот развлекуха, и питание будет нормальное! Сейчас мы их раскрутим!
По одному потянулись страждущие — Профессор брал с них то банку тушенки, то денег пятьсот рублей, то пачку чаю — тут продукты, особенно чай, были дороже денег, пачка чая стоила как раз те пятьсот рублей.
К вечеру у нас набралась приличная мзда, пересчитав которую Профессор отделил долю на общак и отнес Лысому. Вернувшись, с удовлетворением сказал:
— Да-а-а… хороший бизнес! Повел рукой — и вот тебе капитал. Айда чай пить — сейчас сварганим!
Профессор со товарищи торжественно достали откуда-то жестяную банку. Налили туда воды из-под крана и стали варить чифир кипятильником — я никогда до того не пробовал эту гадость. Но пришлось… Потом мы плотно поели — люди «семьи» были довольны свалившимся с небес угощением, и я снова забрался на шконку.
Так тянулись мои дни — иногда ко мне приводили людей из других камер, и я снимал с них порчу, дважды выводили к каким-то охранникам — прознав о моих способностях, они потребовали, чтобы их тоже лечили от порчи, — но меня все не вызывали и не вызывали по моему делу, как будто решили похоронить в этой живой могиле.
Я иногда разговаривал с Профессором, и он подтвердил мои опасения: меня могут держать в камере по беспределу месяцами, стряпая заново и заново различные бумажки — мозг человека всегда был изощрен в подобных гадостях.
После начала моей карьеры тюремного лекаря я был, можно сказать, если и не в авторитете, то в немалом уважении — на меня больше не пытались напасть, а тот, кто попробовал наехать, исчез в тюремной больнице, и, по слухам, то ли умер, то ли ушел на волю инвалидом.
Я получил репутацию колдуна, черного колдуна, который может не только снимать порчу, но и напускать ее. Впрочем — а разве это было не так? Кроме того, за меня горой стояли «семья» и смотрящий со своими прихлебателями — они тоже имели с меня довольно хороший доход.
Передачи я не получал — уверен, что моя мать пыталась проникнуть ко мне и что-нибудь послать, но ей отказывали под любым предлогом. Как потом выяснилось, так все и было…
В один из дней дверь камеры с лязгом открылась, вошли двое охранников и выкрикнули мою фамилию.
Я от неожиданности даже вздрогнул, потом облегченно вздохнул и сказал Профессору:
— Наконец-то хоть что-то определится.
— Ну-ну… на всякий случай — удачи, Колдун! Если в камеру не вернешься, запомни номер сотового, он простой. — Профессор быстро продиктовал мне номер. — Состыкуемся, если что.
Охранники, как ни странно, спокойно смотрели, как я прощаюсь с сокамерниками, и не торопили. Все-таки слава черного колдуна имеет свои преимущества — вдруг порчу напустит?
Заложив руки за спину, я пошел за ними по коридору, после процедур оформления снова отправился в автозак, и через два часа меня вели по вонючему коридору к знакомому кабинету, с которого началось мое путешествие в тюрьму.
Конвоир толкнул дверь, спросил разрешения, и второй конвоир подтолкнул меня в спину, пред светлые очи хозяина кабинета.
Очи были и правда светлые, да и хозяин очень уж сильно побелел. Он был бледен, изможден и тощий как палка, одежда висела на нем, как на вешалке, на голове пульсировал мой «слизняк», выкачивая силу и перекачивая в меня.
Все эти месяцы, что провел в СИЗО, я чувствовал, как тают силы полковника и поддерживается мое здоровье. Я бы не удивился, если бы узнал, что и лет жизни у меня прибавилось, а у полковника сократилось.
— Что, доволен? — Лицо полковника задергалось в нервном тике и перекосилось. — Проклятый колдун! — Полковник достал пистолет, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и направил ствол на меня. — Я сдохну, но и ты сдохнешь, тварь! — Он выстрелил, целясь мне прямо в грудь, дважды нажав спусковой крючок.