пример, эти сосны, — она обвела вокруг себя фонариком, по очереди осветив строй стволов, — разве можно их бояться, если они, по сути, уже не жильцы? Ну, понятно, не сейчас, но лет через пятьдесят-сто земля у человечества совсем закончится, и оно доберется со своими стройками и бензопилами даже сюда». Женя дошла до вершины холма и решила, что теперь уж точно можно остановиться: свой долг приличия она выполнила. Она потопталась, устраивая удобное гнездышко, чтобы присесть. Внизу среди деревьев мелькнуло оранжевое пятнышко костра. «Ну надо же, лагерь-то совсем рядом, рукой подать! А я-то боялась, ха-ха! — постаралась она рассмеяться. — Тут все близко, все — как на ладони. Все простое и понятное. Наверное, так же видят лес Димыч и Генка. Потому и не боятся ничего. Они знают, что все это — просто совокупность веток, палок и снега. Фу, даже обидно, никакой тебе романтики…» Дело, ради которого она сюда пришла, требовало известного сосредоточения. Но внутренний голос подсказывал Жене, что нельзя делать пауз в монологе. Сквозь них может пролезть нечто из темноты, в которое, как не храбрилась, Женя все-таки верила. «Ишь ты, как костер-то разгорелся, — удовлетворенно бормотала она. — Еще сильнее стал. Ага, ну и понятно, почему — ветер ведь поднялся». Действительно: над головой глухо, как далекий поезд, зашумели невидимые сосны. «Если так дальше пойдет, то утром костровому дежурному и огонь не надо будет разводить. На всем готовеньком кашу сварит. Халява!» Она невольно пыталась стилизовать манеру речи Димыча, Генки и Володи: казалось, что, притворившись ими, ей вернее удастся обмануть свой страх. «А что? Я — Димыч. Я думаю и чувствую, как он. И мне на все наплевать, кроме моих спортивных рекордов». Она старательно забросала отходы своей жизнедеятельности снегом — получился маленький белый холмик — и теперь с удовольствием протирала таким же снегом хорошо поработавший задний проход. Руки и попа коченели от холода, но Женя не чувствовала этого: борьба со страхом была важней. «Хотя нет. Димыч — урод. Лучше я буду Генкой. Красивый, сильный, умный, начитанный. И даже творческий человек. Пишет там что-то по военной истории… Все, решено — превращаюсь в Генку. Вот когда он увидит, что я — не хуже его, вот тогда пожалеет, что вовремя не обратил внимания…» Она натянула штаны, и даже позволила себе роскошь потратить несколько секунд, чтобы заправить в них кофту. Обычно она такого никогда не делала, а стремглав бежала назад к шатру, чтобы оправляться уже внутри. Но сейчас ей нужно было показать себе, что страх побежден. Она подчеркнуто небрежно, даже лениво занесла ногу, чтобы (не в коем случае не спеша) двинуться вниз к лагерю, как вдруг… нога застыла в воздухе, а голова удивленно завертелась по сторонам, щупая фонарем снег. Перед ней не было следов! При том, что костер приветливо мигал из-за темных стволов — лагерь определенно был там. «Тэк-с, странно, — пробормотала она, еще не сообразив, как следует отозваться на это странное обстоятельство — паникой или димычевой усмешкой. — Следы замести не могло: поземки нет. Лагерь — там. Откуда же я…» Она повернулась спиной к костру, и фонарь тут же осветил результаты ее пребывания — снеговой холмик, могилу ее ночных испражнений, вытоптанную ямку перед ним, а дальше — цепочку следов, спускавшихся с холма. «Ага, ну вот, хорошо… Слава тебе Господи… Но нет, погоди! Как же так? Если костер — там, — она специально повернулась, чтобы убедиться в этом, — то почему же следы ведут в противоположную сторону?» Жар прилил к телу; она мгновенно вспотела, несмотря на мороз. «А может, я просто не заметила, и сделала круг? Я ведь могу, у меня географический кретинизм». Избитое смешное словечко вернуло ей присутствие духа. «Ну конечно же, Боже мой, конечно! Наверняка я просто заложила петлю по этому холму, а сама и не заметила. Эх, далеко тебе, Женька, до Димыча!» Она обошла снежную кучку и нерешительно двинулась по следам, высоко поднимая ноги: они утопали глубже, чем в первый раз. Цепочка следов вела в темноту. Казалось, она сгущалась с каждым шагом. Пройдя метров десять, Женя убедилась, что никакой петли не предвидится: ровная нитка следов вела четко вниз, безо всяких поворотов. И это направление было абсолютно противоположным тому, где находился костер! Она остановилась и усилием воли приказала себе успокоиться. «Блин, ну ты чё? — она опять включила в себе грубоватого Димыча. — Испугалась, что ли? Да ты сама дура, закрутила следы, напетляла тут… Ну, понятно, обратно петлять неохота. Ну, уж если тебе так лениво — иди тогда напрямки к костру. Еще хорошо, что он горит. Скажи спасибо ветру!» Ей важно было уверить себя, что она вовсе не страшится идти по следам в холодную мглу; нет, ей просто лень делать лишний крюк. «Конечно, ты вот витала себе в облаках, думала о том, о сем, а сама незаметно петлю-то и заложила. Ну, срезай теперь по целине». Женя вернулась назад, к своему могильному холмику — слава Богу, хоть он был на месте — и, пыхтя, потропила по свежему снегу мигающему огоньку. «Знаешь, что — а ты выключи фонарик, — вдруг сказала она себе. — Снег-то светлый. Может, так скорее следы свои увидишь?» Непонятно было, отчего ей пришла в голову эта мысль; однако она послушно подняла руку в рукавице и нажала на кнопку налобного фонаря. Луч погас, воцарилась тьма. Стало тише, будто электрический свет привносил в пространство еще и звук. Лишь сосны по-прежнему шумели в вышине. Но здесь, среди стволов, ветер почти не ощущался. А вот огонь костра стал как будто ярче. Она уже почти спустилась с холма на его уровень; отсюда он казался высоким, чуть ли не по пояс. Таким он был вечером, когда Володя готовил ужин. Но ведь этого не может быть! — беззвучно воскликнула Женя. — Каким бы ни был ветер, он не мог раздуть такое пламя. В нем нет дров, и некому их подкладывать. А может… может кому-то не спится, или этот кто-то замерз, проснулся и вышел реанимировать костер? Боже, а вдруг печка в мое отсутствие погасла?» Страх неизвестного на миг смешался с привычным — стыдом за свои промахи и боязнью гнева товарищей. Но это был лишь миг: Женя вспомнила, что перед выходом нарочно набила печку дровами, и они сразу хорошо разгорелись; да и ходила-то она всего ничего. Нет, печка не могла погаснуть. Но, может, кто-то замерз и с печкой — тот же Димыч, например, он ведь всегда мерзнет — и вышел к костру. Нет, это какой-то абсурд. Уж явно на улице холоднее, чем внутри… Женя заметила, что по мере приближения к лагерю она непроизвольно замедляла шаги. Непонятно, почему, но она старалась идти как можно тише, ничего не задевая, и то и дело пряталась за стволами толстых деревьев. «Что со мной такое? Там же шатер, костер, ребята!» — растерянно спрашивала себя она. «А ты в этом уверена?» — прозвучал внутри ее голос сомнения. «Ну, конечно!..» — пробормотала она в ответ, однако почему-то тут же остановилась. До костра оставалось метров пятьдесят, не более. Хотя его наполовину скрывали заснеженные еловые кроны, было видно, какой он большой. Шатра видно не было — да и не могло быть, для этого нужно было подойти вплотную к поляне. Но Женя не в силах была идти дальше. Она встала за косматой елью и, выглядывая меж веток, неподвижно смотрела на ярко-оранжевые языки пламени. Она уверяла себя, что ищет свои потерянные следы: «Гм, все-таки интересно, где я могла проходить, когда шла в лес… И с какой стороны я теперь подошла к лагерю?»