Они остались у нее до утра. При свете свечей и камина они помогали ей собирать те немногочисленные пожитки, которые она захватила с собой из города, перебираясь в домик Исанны. И лишь совсем поздней ночью они позволили огню в камине потухнуть. И альв улегся на кроватку Дари, а Пол – на кровать Финна. С первым светом они собирались выйти в путь.
Однако проснулись еще затемно. Первым заворочался Брендель, и остальные двое, спавшие чутким, поверхностным сном, услышали, как он встал с постели. Была еще глубокая ночь, часа два до рассвета.
– Что-нибудь не так? – спросил Пол.
– Я еще не совсем понял, что именно, – ответил альв. – Но что-то явно случилось.
Они оделись, все трое, и вышли на улицу, а потом двинулись к озеру. Низко в небе висела полная луна, светившая очень ярко. Ветер переменился и дул с юга, прямо им в лицо, морща воды озера. Звезды над головой и на западе в свете луны казались тусклыми. Зато на востоке, заметил Пол, они были гораздо ярче.
Потом, все еще глядя на восток, на эти яркие звезды, он случайно опустил глаза и, не в силах вымолвить ни слова, тронул Бренделя за плечо и просто повернул их с Ваэ лицом в ту сторону.
В лунном сиянии было отчетливо видно, что на всех склонах холмов снег начинает таять!
Он ушел недалеко от них и совсем недолго оставался невидимым – долго пребывать в каком-то ином обличье было ему еще не под силу. Он слышал, как ушел тот Бог с рогами оленя, а потом и эти двое тоже ушли – но шли медленно, не говоря друг другу ни слова. Дариену очень хотелось броситься за ними, но он заставил себя остаться в лесу, среди деревьев. А потом, когда стихли уже все шаги, он вылез из своего укрытия и тоже пошел прочь.
В груди у него притаилась какая-то тяжесть, точно сжатый кулак или большой камень. И эта тяжесть причиняла ему боль. Он еще не привык к своему новому телу, которое сам заставил так быстро вырасти и стать телом взрослого человека. И он еще не привык к мысли о том, кто его настоящий отец. Он понимал, что первое, непривычное и неудобное ощущение нового неловкого тела скоро пройдет, а вот второе – нет. И не был уверен, как именно следует к этой новости относиться. И как теперь относиться вообще ко всему на свете. Он был по-прежнему совершенно наг, но холода не чувствовал. И был страшно сердит на всех. Он уже начинал догадываться, сколько действительно сил и могущества ему отпущено судьбой.
Было, правда, одно хорошее место – его нашел Финн – к северу от их домика, на вершине самого высокого из ближних холмов. Летом забраться туда ничего не стоит, говорил Финн, но Дариен даже толком не понимал, что такое лето. Когда они с Финном туда ходили, сугробы были Дари по грудь, и большую часть пути Финн тащил его на закорках.
Только вот теперь он уже не был Дари. Это имя стало еще одной утратой, еще одной частью его прошлого, которое теперь кануло в небытие. Поднявшись на холм, он остановился перед входом в уютную маленькую пещерку. Пещера неплохо укрывала от ветра, хотя ему никакого укрытия и не требовалось. Отсюда были видны башни дворца, а вот сам город скрывали холмы.
А когда стемнело, можно было без опаски смотреть вниз, на огни, которые зажглись в окошках домика у озера. У него было очень хорошее зрение, и он видел, как движутся тени людей за занавешенными окнами. Ему было интересно наблюдать за ними, но через некоторое время он все-таки почувствовал холод. И стал очень быстро замерзать. Все вообще произошло слишком быстро, и он по-прежнему не мог как следует совладать со своим новым телом или справиться с теми, более взрослыми мыслями, которые теперь поселились у него в голове. Он все еще наполовину был тем маленьким Дари в синей зимней курточке и теплых варежках. Ему все еще хотелось, чтобы его отнесли отсюда вниз на плечах и уложили в теплую кроватку.
Было очень трудно не заплакать, глядя на те огни, но еще труднее стало, когда огни погасли. И он остался один на вершине холма, только в небе светила луна, отражаясь от белого снега, что лежал вокруг, да в вое ветра слышались те знакомые голоса. Но он так и не заплакал, а наоборот – снова рассердился. «Почему ему позволили жить?» – спросил этот Кернан. Никому, никому он не нужен! Даже Финну, который взял, да и ушел прочь!
Было холодно, и хотелось есть. При мысли о еде он вдруг вспыхнул красным светом и превратил себя в сову. В этом обличье он немного покружил над холмом – примерно с час – и на опушке леса сумел поймать трех ночных грызунов. Наевшись, он полетел обратно в пещеру. Быть птицей оказалось гораздо теплее, так что в этом обличье он и уснул.
А когда переменился ветер, он проснулся, потому что с приходом южного ветра те голоса смолкли. В начале ночи они слышались очень ясно и все торопили его идти с ними, а теперь смолкли совсем.
Он снова превратился в Дариена, пока спал. А выйдя из пещеры и оглядевшись, увидел тающие снега.
А через некоторое время, сидя на своем холме, смотрел, как уезжала его мать вместе с тем альвом и Полом.
Он попытался было опять превратиться в птицу, но не смог. Видимо, не успел еще отдохнуть, и сил, чтобы так скоро снова сменить обличье, у него не хватило. И Дариен стал просто неторопливо спускаться по склону холма к дому. Потом открыл дверь и вошел внутрь. Мать оставила там всю одежду Финна. И его, Дариена, вещи и игрушки. Он посмотрел на крошечные вещички, которые носил еще вчера, потом выбрал кое-что из вещей Финна, оделся и пошел прочь.
Глава 13
– Пир еще продолжался, когда Кевин вышел из зала. Лиана встретила его на улице, и она говорит… – Дейв постарался взять себя в руки, -… она говорит, что он шел очень уверенно… и выглядел…
Пол повернулся к ним спиной и отошел к окну. Все они сидели в Храме Парас Дерваля, в покоях Дженнифер. А он, Пол, пришел, чтобы рассказать ей о Дариене. Она выслушала его совершенно спокойно и осталась такой же далекой, прекрасной и величественной, как и до его рассказа. Это настолько вывело Пола из равновесия, что он почти рассердился. Но тут за дверью вдруг раздались какие-то звуки, и в комнату ворвалось множество людей, а впереди всех были Дейв Мартынюк и Джаэль, и они пришли, чтобы рассказать им, как был положен конец этой зиме.
За окном плыли сумерки. Снег повсюду почти стаял. Но никакого паводка, никакого опасного подъема воды в реках или озерах не случилось. И если все это сделала Богиня, то ей отлично удалось никому из людей не принести никакого вреда. А смогла она это сделать только благодаря жертве Лиадона, Возлюбленного Сына, который на самом деле был… конечно же, Кевином!
В горле у Пола стоял колючий комок, глаза невыносимо жгло. И очень не хотелось никого видеть. Себе самому и этим сумеркам за окном он прошептал:
Это сочинил Кевин примерно год назад. «Песнь Рэчел» – так он назвал эти стихи. Но теперь – теперь все изменилось, и эта метафора вдруг стала до боли реальной. И такой точной, такой… и Пол никак не мог понять, как подобное могло произойти.
Вообще вокруг происходило что-то чересчур много и чересчур быстро, и Пол не был уверен, что у него хватит сил оставить все это в прошлом и идти дальше. Он совсем не был в этом уверен. Душа его просто не могла меняться с той же скоростью, с какой менялось все вокруг. «И он придет – тот день, когда ты обо мне, любовь моя, заплачешь». Так пел Кевин год назад. Он пел о Рэчел, которую Пол тогда еще так и не сумел оплакать. О Рэчел, не о себе самом…
И все же…
За спиной у него стало очень тихо, и он даже решил сперва, что все уже ушли. Но потом услышал голос Джаэль. Холодный. И сама она холодная, эта жрица. Впрочем, теперь уже не настолько. Джаэль говорила:
– … и он не смог бы этого сделать, его не сочли бы достойным, если бы он не шел к Богине всю свою жизнь! Я не знаю, поможет ли это вам, но я уверена, что это непреложная истина.
Пол вытер платком глаза и снова повернулся к остальным. И вовремя – ибо увидел, как Дженнифер, которая была так спокойна, слушая его рассказ о Дариене, сейчас просто побелела от невыносимой боли и горя; рот у нее был открыт, словно она задыхалась, сухие глаза горели нестерпимым огнем, и Пол догадался, что именно сейчас она снова приоткрыла свою душу навстречу жизни и новому горю, вновь стала необычайно уязвимой. И он пожалел о том, что, пусть ненадолго, но все же рассердился на нее. И он шагнул было к ней, но стоило ему это сделать, как она издала какой-то странный звук, словно поперхнувшись, и убежала прочь.