– С ним не было его Источника, – сказал Лорин. – Лизен осталась дома. При нем оставалась только его мудрость, его знания, но силы свои ему поддержать было нечем. Я, конечно же, далеко не так мудр, как Амаргин, зато со мной будет Мэтт.
– Но послушай, Серебряный Плащ, ведь на корабле у Амаргина были и другие маги. Их там было трое. И они со своими Источниками не расставались. Однако ни один не вернулся назад. – Это сказала Джаэль. Сегодня утром она была просто ослепительно хороша, и красота ее казалась еще более холодной, чем всегда. Если на Совете кто-то и занимает доминирующее положение, думал Пол, так это она. Ибо Дана сделала свое дело – зима завершилась и наступила весна. И жрицы Мормы не намерены были позволить остальным об этом забыть. И все же Пол сожалел о том, что сказал Джаэль вчера вечером напоследок. Вряд ли кому-то удастся повторить то, что сделала она…
– Это верно, – услышал он голос Айлерона. – Да и как я могу отпустить тебя, Лорин? Что с нами будет, если ты погибнешь? Лизен увидела тот корабль, вестник смерти, из окна своей башни… Скажи, кто из моряков по моей просьбе согласится снова плыть туда?
– Я соглашусь! – Все изумленно обернулись к дверям. Эти слова выкрикнул Колл, стоявший в дверях на посту вместе с Шаином; он сделал два шага вперед и громко заявил: – Да будет Верховному правителю известно, что я родом из Тарлиндела. До того как принц Дьярмуд забрал меня оттуда и взял в свой отряд, я был моряком. И если Лорину нужен опытный моряк, я вполне могу ему пригодиться. А у моего деда со стороны матери есть корабль; мы с ним вместе его строили. И это судно вполне способно взять на борт полсотни воинов.
Воцарилась тишина. И в этой тишине, точно камень, упавший в озеро, прозвучал вдруг голос Артура Пендрагона:
– А имя у твоего корабля есть?
Колл, словно впервые осознав, где находится и с кем говорит, страшно смутился, покраснел и отвечал, заикаясь:
– Есть, конечно. Только, по-моему, ничего особенного оно не значит. Во всяком случае, в тех языках, что мне известны, даже слова такого нет. Но мой дед рассказывал, что так в стародавние времена назывался один корабль, принадлежавший его семье. Так что и мы назвали его «Придуин», господин мой.
Услышав это название, Артур вздрогнул, и лицо его окаменело. Потом он медленно склонил голову, точно в знак согласия с чем-то, и повернулся к Айлерону.
– Господин мой Верховный правитель Бреннина, – сказал он торжественно, – я все это время старался не вмешиваться в твои отношения с Первым магом королевства, но теперь я могу сказать следующее: если тебя беспокоит, сможем ли мы отыскать остров Кадер Седат – мы называли его Каэр Сиди когда-то, – то я бывал там и знаю, где он находится. Возможно, именно поэтому я был перенесен во Фьонавар*.[Каэр Сиди, или Аннувн (Аннон) – это Иной мир, остров смерти, который, по представлениям древних кельтов, всегда расположен был «за текущей водой». Для кельтов в Галлии это, видимо, была Британия, для британских кельтов – Ирландия.]
– Так что это такое – Кадер Седат? – спросил Шальхассан Катальский.
– Место смерти, – сказал Артур. – И смерть будет поджидать не только на этом острове, но и в море.
МЫСЛЬ, ПАМЯТЬ! Пол встал и громко сказал:
– Да, она будет ждать нас в море! – И все тут же повернулись к нему. – Но мне кажется, с этим я справиться сумею.
После слов Артура и Пола много времени на обсуждения не потребовалось, поскольку все понимали суровую необходимость этого опасного путешествия. И вскоре Совет был закончен, и все следом за Айлероном и Шальхассаном потянулись из зала.
Пол ждал в дверях. Брендель прошел мимо него с озабоченным и встревоженным лицом, но не остановился. Дейв, выходя из зала вместе с Ливоном и Торком, вопросительно посмотрел на него, но Пол сказал ему:
– Поговорим позже. – Он понимал, что Дейву, конечно же, хочется поехать вместе с дальри на север. И если война все-таки начнется, пока «Придуин» будет находиться в своем далеком плавании, то начнется она, безусловно, на Равнине.
Ньявин Серешский и Мабон Роденский даже не заметили Пола, увлеченные разговором друг с другом. Затем мимо него проследовала Джаэль; она заносчиво задрала голову, явно не желая встречаться с ним глазами; странно, но именно теперь, когда во Фьонавар вернулась весна, Джаэль снова стала совершенно ледяной. Однако ждал он не ее. Вскоре зал опустел, и там остался только один человек.
Пол и Артур некоторое время смотрели друг на друга, потом Пол сказал:
– У меня есть к тебе один вопрос. – Великий Воин кивнул. – Скажи, когда ты был там в последний раз, сколько человек осталось в живых?
– Семеро, – тихо молвил Артур. – Всего семеро.
Пол кивнул. У него было ощущение, будто он все это видел сам и хорошо помнит. Об этом говорил ему в ту ночь один из священных воронов. Артур подошел к нему ближе.
– Это останется между нами? – спросил он своим густым басом.
– Да, – сказал Пол. И они вместе вышли из Зала Совета. Мимо них по коридору то и дело пробегали пажи, стражники, солдаты – во дворце ощущались лихорадочные приготовления к предстоящей войне. Они же оба, напротив, были спокойны и шли ровным широким шагом сквозь всю эту безумную суету.
У дверей Артуровых покоев они остановились. И Пол сказал – очень тихо, чтобы никто не подслушал:
– Ты сказал, что, возможно, именно ради этого ты и был призван в этот мир. Но какое-то время назад ты утверждал, что никогда не можешь видеть, чем заканчиваются сражения, в которых ты участвуешь, верно?
Артур довольно долго молчал, потом согласно кивнул и снова сказал:
– Это действительно место смерти. – И, немного поколебавшись, прибавил: – Если все пойдет, как сейчас, я буду даже рад отправиться туда с вами вместе.
Пол открыл было рот, намереваясь что-то спросить, но передумал и, попрощавшись с Воином, пошел дальше по коридору в свою комнату. В ту самую, которую он до позавчерашнего дня делил с Кевином. И, остановившись перед ней, услышал, как у него за спиной Артур отпирает свою дверь.
Дженнифер увидела, как дверь приоткрылась, и успела перевести дыхание до того, как он вошел в комнату и принес в своих глазах все летние звезды мира.
– О, любовь моя, – сказала она, и голос ее все-таки сорвался. – Мне так нужно, чтобы ты простил меня – за все, что я совершила, за все мои прегрешения. Мне страшно, Артур…
Больше она ничего сказать не успела. Какой-то немыслимо глубокий вздох или стон вырвался из его груди, в три прыжка он пересек комнату и упал перед ней на колени, прижавшись лицом к складкам ее платья, снова и снова повторяя ее имя.
Она, обнимая его обеими руками, ласково гладила его волосы, где среди каштановых прядей уже пробивалась седина. Она пыталась что-то сказать и не могла. Она и дышать-то едва была способна. А когда посмотрела ему в лицо, то увидела, что слезы горькой тоски и неизбывной любви к ней струятся у него по щекам.
– О, любовь моя! – задохнулась она и склонилась, чтобы поцелуями осушить эти слезы. А потом своими губами отыскала его губы – точно слепая; да они и были точно слепые; казалось, они сейчас и шагу не смогли бы сделать друг без друга. Она вся дрожала, точно в лихорадке, и едва держалась на ногах. Он поднялся с колен и прижал ее к себе, и она наконец-то – после стольких лет! – опустила голову ему на грудь и смогла услышать сильные удары его сердца, в котором жила вечно, и почувствовала, как его руки обнимают ее.
– О, Джиневра! – услышала она его голос. – Как ты нужна мне!
– И ты мне! – отвечала она, чувствуя, как рвутся последние черные нити той паутины, которой опутал ее Старкадх, ибо сейчас она стояла рядом со своим любимым и душа ее была открыта любви и страсти. – О, прошу тебя! – прошептала она. – Прошу тебя, любовь моя! – И он отнес ее в постель, поперек которой лежала широкая полоса солнечного света, и большую часть этого дня они провели там, сумев подняться над собственной судьбой.
А потом он рассказал ей, куда должен будет вскоре отправиться, и она почувствовала, как печаль всей Вселенной возвращается, чтобы снова поселиться в ее душе. Но сейчас печаль эта была светла и чиста, ибо Дженнифер удалось вырваться из паутины, сотканной Ракотом, и теперь она действительно стала сильнее благодаря пережитым страданиям, как и обещал ей тогда Мэтт. Поднявшись с постели, она стояла перед ним, освещенная ярким солнцем, и нагота ее была прикрыта лишь длинными золотыми кудрями. Помолчав, она сказала Артуру: