И что ей остается? Принять правила этой ненавистной игры, лгать и лицемерить, предать тех, кого любит, потому что им нет места в ее новой жизни? Она не может стать такой, как эта кучка лицемеров и снобов, мнящих себя центром мироздания, но разве у нее есть выход?..
В груди бушевала ярость, хотелось выть, топать ногами, крушить и ломать все вокруг. Катя рванула трясущимися пальцами прикрепленный к поясу шатлен с эмалевыми часиками, безжалостно выкручивая цепочку, пока не рассыпались хрупкие звенья. Потом часики полетели в угол, а Катя, выместив свой гнев на ни в чем не повинной безделушке, переключилась на брата.
Александр сидел напротив, замкнувшись во враждебном молчании и, судя по всему, был зол едва ли не больше, чем она сама. Но его подчеркнутое недовольство лишь подстегнуло Катин гнев.
— Что же ты молчишь? — бросила она. — Давай, зуди, расскажи мне, как я дурно воспитана и какие у меня порочные наклонности!
Не глядя на сестру, Александр сжал челюсти, и его густые темные брови сошлись на переносице.
— А не пошла бы ты к чертовой матери! — рявкнул он.
— Что? — тяжело переведя дыхание, Катя уставилась в его багровеющее лицо. — Это все, что ты можешь мне сказать?
— А что ты хочешь услышать? — крикнул брат. — Может, мне заплакать от умиления? Или что там я должен был делать, пока ты расшибалась в лепешку, доказывая свою преданность этой… — он замолчал, не договорив.
— Не смей так говорить о ней! — взвилась Катя, прекрасно понимая, каким эпитетом брат мог бы закончить свою фразу. — В чем ее вина?
— В том, что ей не повезло родиться такими, как мы! — отчеканил Александр. — Когда наконец в твою пустую башку дойдет мысль, что ты губишь себя собственными руками? И, главное, зачем? Кому ты хочешь сделать лучше? Есенской? Да чихала она на тебя! У нее своя жизнь и в отличие от тебя, она прекрасно понимает, что тебе в ее жизни места нет. Точно так же, как и в твоей для нее.
— И это, по-твоему, правильно? — крикнула Катя.
— Правильно! — огрызнулся брат, врезав кулаком по жесткой обивке сиденья. — Ее мать развелась с мужем, родила дочь неизвестно от кого, — одного этого достаточно, чтобы все порядочные женщины шарахались от нее, как от прокаженной, но Габриэла ведь и на этом не остановилась! Что общего может быть у тебя с этими людьми? Ты девушка из княжеского рода с незапятнанной репутацией, неужели даже начатки понятий о чести нам не удалось вбить тебе в голову? Неужели ради пустой прихоти ты готова разрушить то, что создавалось веками и опозорить честное имя своих родителей, меня?
— Вот о чем ты волнуешься! — окончательно взбесилась Катя. — Тебе наплевать на меня, на мои чувства, только бы самому остаться чистеньким!
— Дура ты! — гаркнул молодой человек прямо в лицо сестре.
— Конечно, таких, как я, только дурами и можно назвать! Умные — те, кто делают подобные делишки по-тихому, а я — дура! — истерично расхохоталась девушка.
Несколько мгновений Александр угрюмо смотрел на сестру, словно раздумывая, не врезать ли ей пару успокоительных пощечин. Но намерение свое, если оно и было, к счастью, не осуществил. А Катя все не умолкала, и голос ее вибрировал, как натянутая струна:
— Ты не смеешь упрекать меня! Тебе никогда не понять, каково это — чувствовать себя безмозглой куклой, за которую все решают другие: родители, тетка, гувернантка или какой-нибудь поп с раскормленной мордой! Куда ездить, с кем разговаривать, кому письма писать, как грехи замаливать! Ты можешь делать все, что хочешь! Кутить, драться, играть, заводить любовниц из числа этих самых женщин, все, что угодно! Какого черта ты читаешь мне наставления, что ты можешь знать о моей жизни?!!
— Ну извини! — театрально разведя руками, выкрикнул Саша. — Тебе не повезло родиться мужчиной, только при чем здесь я? Не умеешь достойно вести себя, значит, будем ломать тебя через колено, пока не появятся проблески разума. А если нет — пойдешь в монастырь, там и не таких обламывали!
Они орали так громко, что один из стоявших на запятках лакеев в конце концов не выдержал и, крикнув кучеру остановить лошадей, встревоженно заглянул в салон.
— Пошел вон отсюда! — крикнула разъяренная Катя при виде его глупой физиономии.
Если бы бедолага не ретировался в ту же секунду, она не сдержала бы порыва швырнуть в него чем-нибудь. Но, к счастью, лакей оказался проворнее.