Дверца захлопнулась, колеса вновь загрохотали по бревенчатой мостовой. Катя закрыла лицо руками и, отвернувшись от брата, затряслась от сдерживаемых из последних сил слез.
— Ты думаешь, я ничего не понимаю? — всхлипнула она. — Я не такая, как вы, я не дочь своих родителей, я не сестра тебе. Может быть, поэтому ваша проклятая честь для меня пустой звук. Я не хочу жить по идиотским правилам, только потому, что кто-то решил, что они должны быть моими!
— Ты что несешь? — ошарашенно произнес Александр. — Ты не дочь своих родителей? Что за бред?
— Хоть ты не делай вид, что для тебя это новость! — отозвалась Катя. — Отец отрицает, ты тоже, только я все равно знаю, что это так! Я вам чужая, приблуда неизвестно чья. Неужели у вас никогда не хватит мужества сказать мне правду?
Брат в совершенном изумлении встряхнул головой:
— Да с чего ты это взяла?!!
Катя горько усмехнулась, размазывая по лицу слезы:
— Вижу, Саша. По всему вижу. Maman меня ненавидит, даже при себе держать не хотела. И я не такая, как все барышни с благородной кровью. Меня учат, воспитывают, а из меня все равно черт какой-то лезет. Разве не так?
— Насчет черта не поспоришь, но… — немного смягчившись, Александр осторожно положил руку на дрожащее сестрино плечо. — Катюш, это все неправда! Честное слово, ты дурью маешься. Я ведь уже большой был, когда ты родилась, — шесть лет, все отлично помню. Maman тобой была тяжела, с животом ходила. И как утром проснулся, а мне говорят, что сестра у меня родилась, я тоже помню.
Катя замерла, слушая брата.
— Правда? — робким, дрожащим голосом выговорила наконец она, поднимая на Александра полные слез огромные глаза.
— Вот те крест, — тот истово перекрестился. — Я тебе врал когда-нибудь?
С минуту они молчали. Потом Катя высвободилась из-под руки брата, промокнула платком мокрое лицо и сумрачно сказала:
— Тогда объясни мне, почему я такая?
Вздохнув, Александр откинулся к стене и окинул сестру задумчивым взглядом.
— Отец говорит, что ты вся в прабабушку. Я слышал, она та еще чертовка была в молодости, творила, что хотела. Не зря же она тебя так любит, единственной наследницей выбрала…
Тон Александра обвиняющим, вроде бы, не был, но Катя немного смутилась:
— Я ее об этом не просила.
— А я тебя и не виню, — спокойно сказал брат. — Все, успокоилась?
Катя метнула на него взгляд, в котором снова вспыхнула злость:
— Не заговаривай мне зубы, Саша! Даже если ты не врешь насчет того, что maman мной тяжела была, все равно многое неясно. Почему maman меня так ненавидит, если я ее родная дочь? Это ты можешь мне объяснить?
Задав этот вопрос, Катя переплела дрогнувшие пальцы и затаила дыхание в ожидании ответа. Наверное, если бы брат начал отрицать очевидное, уверяя ее в незыблемости материнской любви, она очень глубоко и надолго разочаровалась бы в нем. Саша молчал очень долго и наконец мрачно выдавил:
— Я бы и сам хотел это понять, Катюшка…
Катя отвернулась и невидящим взглядом уставилась в окно. Как странно. Она давно знала, что мать не любит ее, более того, — ненавидит. Почему же именно теперь стало так невыносимо больно?
Остаток пути прошел в тишине. И только когда ворота дома Шехонских распахнулись перед каретой, Александр тихо произнес:
— В общем… прекрати забивать себе голову всякой ерундой и подумай о том, что я сказал. Пока ты девица, веди себя, как должно, а выйдешь замуж, будет немного побольше свободы.
Катя не ответила.
— И никакой переписки с Есенской, даже думать об этом забудь, — жестко закончил брат. — Не дай Бог maman узнает, — убьет…
А вот в этом, невесело усмехнулась Катя, можно было не сомневаться…
Как и в том, что Сашке нет до нее никакого дела. Лишь бы только она семью не опозорила. А то, что сестра несчастна — его не беспокоит.
Впервые со дня своего приезда в Москву Катя пожалела о том, что уехала из деревни. Живя там, она не чувствовала над собой этого удушающего давления, этой сводящей с ума несвободы, словно пичуга, запертая в клетку.
А может быть, до сих пор она просто не понимала, что несвободна? И лишь теперь, когда узнала Драгомира, Оршолу и Габриэлу, — людей по-настоящему свободных, ущербность собственного бытия стала очевидна для нее?
Едва они вошли в дом, подоспела Акулина и вцепилась в племянницу, шепотом расспрашивая ту о поездке «к папистам». Считая визит в католический храм серьезным прегрешением, тетушка наотрез отказалась сопровождать Катю туда, и теперь дотошно выспрашивала о «соблазнах и смущении духа» которым могла подвергнуться Катя в еретическом святилище.