Но не все с пренебрежением относились к домашним христианам-аскетам. Иоанн Руф[47], монах, писавший на рубеже V–VI веков, превозносил правящее семейство королевства Иберия[48] на Кавказе за то, что они «живут монашеской [жизнью]», продолжая при этом управлять страной. Автор монашеских житий Иоанн Эфесский[49], писавший спустя полвека, невероятно восхищался двумя братьями и деловыми партнерами, практиковавшими крайнюю аскетичность, но умудрявшимися при этом оставаться уважаемыми купцами – благодаря честности в делах и щедрым благотворительным пожертвованиям. Пустынный старец Пиамун[50] (не путать с любителем аналогий Пименом) рассказывал как-то Кассиану и Герману об одной верующей женщине, жившей в богатом доме, унаследованном ею от родителей в Александрии. Эта дама попросила епископа Александрийского прислать к ней какую-нибудь обнищавшую вдову, чтобы позаботиться о бедняжке. Но отправленная вдова оказалась такой смиренной и прилежной, что затворница обратилась к епископу с просьбой прислать кого-нибудь другого. Епископ, раздраженный всеми этими метаниями, послал к ней злую и болтливую пьяницу, которая не только оскорбляла хозяйку, но и поднимала на нее руку, но затворница без колебаний приняла ее. Пиамун рассказывал эту историю, чтобы пристыдить собратьев-монахов: эта александрийская женщина, говорил он многозначительно, достигла такого уровня терпения и самоотречения, который иным доступен лишь в случае, когда они ушли от людей и поселились в пещерах {26}.
Пиамун затрагивал здесь две противоречивые темы монашеской литературы: одержимость удаленностью от мира и осознание, что сама по себе удаленность не делает монаха монахом. Мир, а точнее его соблазны, могли настигнуть человека в любом месте. В целом большая часть дошедших до нас свидетельств о домашнем или странствующем монашестве написана противниками этих форм, а не приверженцами их или самими практикующими. Увы, дело обстоит именно так, хотя «альтернативные» формы аскетизма, часто обесцениваемые другими монахами, вероятно, распространились куда шире, чем отшельничество или проживание в чисто монашеских общинах {27}. Другими словами, люди, которых мы представляем себе как хрестоматийных монахов, похоже, были меньшинством, но активно высказывали свое мнение. Итак, Пиамун поведал нам, что не обязательно буквально удаляться от назойливого окружения, чтобы оставаться сосредоточенным на своей миссии, и, видимо, многие монахи преуспели в борьбе с пороком распыления мыслей, не прибегая к физическому уединению.
Монахи, которые все-таки уходили из дома ради полного уединения, не менее творчески осмысляли саму идею отречения. Они описывали окружающее их пространство как пустыню, кельи и стены, но эта эстетика воплощалась в их обиталищах поразительно разнообразно. Одни отшельники спали в пещерах, палатках или под открытым небом буквально посреди пустоши. Некий монах по имени Македоний заслужил прозвище Яма (по-сирийски gouba), поскольку предпочитал спать в земляных углублениях, куда бы ни пришел. Кто-то селился на окраинах поселений, в башнях церквей или монастырей, на дне пустых цистерн, а кто-то – на верхушках колонн, так что для доставки еды и воды им требовалось подъемное устройство. Монахи этой последней категории назывались «стилитами» (столпниками) от греческого слова stylos, колонна. В Западных Фивах, на противоположном от Луксора берегу Нила, многие отшельники, помимо Франге, превратили гробницы фараонов и другие древние усыпальницы в монастырские комплексы. Порой их переделки сводились исключительно к свежему слою краски {28}.
Монастыри, как и скиты, располагались и «в миру», принимая многообразные обличья. Великая лавра Саввы Освященного[51] состояла из келий, вырубленных в скале одного ущелья в Иудейской пустыне. В Персидском заливе, неподалеку от ныне иранского побережья, есть остров Харк, в целом пригодный и приятный для жизни, но монахи специально выстроили обитель на открытой ветрам и потому суровой его стороне. Они возвели вокруг монастыря каменную стену и как минимум вдоль двух сторон этой стены разместили одиночные кельи. Одна вдова по имени Гертруда[52], обладающая серьезным политическим влиянием, выстроила женский монастырь Амаж в Северной Галлии, в болотистой, песчаной и лесистой долине реки Скарп. Обитель окружала бревенчатая стена, а также ров с водой, кельи же сестер представляли собой тесно соседствующие деревянные хижины {29}.
52
Гертруда Нивельская (626–659 гг.) – настоятельница Нивельского монастыря, основанного ее матерью, святая из дома Каролингов.