Однако Беда Достопочтенный[68], самый прославленный из братии Уирмут-Джарроу, не преминул заметить, что не все монахи приветствовали такие эксперименты. Повествуя о Катберте[69] из Линдисфарна, он сообщал, что при попытке аббата ввести новый устав в монастыре возникли глубокие и выматывающие конфликты. Замечательно, что эта история сопротивления монастырскому менеджменту и консалтингу начисто отсутствует в главном источнике, откуда Беда черпал информацию о жизни Катберта, – анонимном тексте примерно 700 года за авторством одного из монахов Линдисфарна. Может статься, Беда описал злоключения Катберта, чтобы подчеркнуть свое личное отношение к некоторым формам монашеского послушания. Но возможно также, что неизвестный линдисфарнский монах-летописец намеренно вычеркнул из хроники болезненные для всей обители воспоминания. Споры о корпоративной культуре могли сильно задевать за живое.
Смотрите на монастырские правила, как на ярмо для «шей, на которых держатся ваши умы», советовал своим монахам епископ Ферреол из Юзеса в середине VI века. Устав служил своеобразной технологией психологического обуздания, и в том, что касается ее технической спецификации и воплощения на практике, мы наблюдаем множество вариаций {8}.
Показательный пример – распорядок дня. В чем монахи соглашались, так это в том, что сам по себе режим дня – весьма практичная стратегия для борьбы с отвлекающими факторами, и соблюдение этого режима помогает удерживать фокус внимания на духовном. Их строго расписанный день стал притчей во языцех. Так, в V веке в Бейруте один студент-юрист пытался убедить товарища, что при четко выверенном расписании они смогут найти время для религии и для работы, на что этот его друг в шутку заявил: «Тебе не превратить меня в монаха!» Шли века, а строгая ежедневная рутина по-прежнему являлась неотъемлемой чертой монастырской жизни. Хильдемар из Чивате, написавший около 845 года обширный и воодушевленный комментарий к «Уставу святого Бенедикта», предположил, что даже простое следование распорядку дня, описанному в «Уставе», помогает постичь и усвоить почти все его более существенные принципы.
Впрочем, до IX века бенедиктинский «Устав» вовсе не был бесспорным и единственным вариантом, даже в латинском мире. (Стоит также заметить, что «Устав», возможно, написан вовсе не Бенедиктом Нурсийским: англосаксонские монахи начали приписывать его протагонисту «Диалогов» Григория Великого 100–200 лет спустя после того, как текст появился.) Распорядок дня в позднеантичных и раннесредневековых монастырях составлялся по-разному, и у каждого расписания была своя психологическая и социологическая подоплека. Аврелий Августин в своем сочинении «О трудах монахов» сокрушался, что нельзя узнать, как организовывал свои дни апостол Павел. Это дало бы монахам четкое и полезное руководство к действию {9}.
Увы, Павел об этом не позаботился, а потому монахам ничего не оставалось, кроме как решать вопрос самостоятельно. Они живо делились историями об удачно составленных расписаниях (вот и сейчас писатели, например, любопытствуют, как работают и концентрируются на письме их коллеги). Ходил рассказ об отшельнице по имени Александра, которая сучила льняную нить с рассвета и до раннего вечера, затем мысленно вновь и вновь повторяла жития разных героев христианства (патриархов, пророков, апостолов, мучеников), затем, наконец, перекусывала нить и размышляла о собственной смерти, предвкушая ее. Рассказывали о старце по имени Иулиан Сава[70], который на весь день отправлял своих монахов молиться попарно на открытом воздухе: один брат пел 15 псалмов стоя, второй на коленях, потом они менялись, и так с зари до зари. Зачитывали слишком обобщенные заметки Иоанна Кассиана: дескать, все египетские монахи весь день одновременно поют псалмы и работают, тогда как у монахов Леванта есть четко выделенное под псалмопение время. Одно это описание породило целый ряд подражателей {10}.
Любое монастырское расписание исходило из предпосылки, что разные занятия по-разному совершенствуют монаха, да и сама смена деятельности считалась психологически благотворной. Александра поведала одному посетителю, что ее распорядок дня избавляет от скуки. Запомнилось высказывание Антония, мол, само по себе переключение работа–молитва, работа–молитва помогает справиться с разбегающимися мыслями. Говорили даже, что сама Дева Мария именно так пожала плоды духовного познания. Легенда VII века, вероятно, записанная в женском монастыре в Галлии, гласила, что в те десять лет, когда Мария жила в храме Соломона, она придерживалась монастырского распорядка и что строго фиксированные часы, выделенные на молитву, работу и ученые занятия, сделали ее непоколебимой (constans, immobilis). Рутина преобразила ее мышление, а это создало почву ни много ни мало для самого Воплощения. «Ты приготовила в своем сознании место обитания для Бога», – сказал ей ангел, и три дня спустя она забеременела {11}.