Правильность моего выбора подтвердилась уже в первый же день. Тепла от маленькой печки едва хватало чтобы обогреть совсем небольшой участок, нам оно ещё перепадало, а вот тем, кто устроился далеко от источника тепла, поспать совсем не удалось, они то и дело бегали к нам в гости, грелись и снова уходили к себе. Своими походами будили и нас конечно, но мы не ругались, понимали, что на их месте мог оказаться каждый из нас.
Ехали медленно, с частыми остановками, даже несмотря на то, что нас старались везде пропускать в не графика. На маленьких станциях запасались дровами и дополнительным питанием. Покупать его было на что, в день выпуска каждый из добровольцев получил по пять рублей, а на эти деньги можно было много чего купить. Кухня у нас конечно тоже имелась, но накормить триста человек одновременно ей было не под силу. Поэтому завтрак в нашей теплушке, находившейся в конце состава, начинался часов в десять и ужин соответственно во столько же, а привыкший, за время службы, есть по расписанию желудок, требовал пищи совсем в другие часы, вот и приходилось отовариваться на базарчиках, которых на многочисленных станциях стоит несчётное количество.
Заняться, во время дороги, особо было нечем, кто то отсыпался днём или ночью, кто то травил байки, так же почти что круглосуточно, кому то посчастливилось и он ждал, когда будем проезжать его родные места, рассматривая через маленькие, застеклённые окошки всё, что происходило за ними. Я занимался всем понемногу. Ночью спал, днём, на стоянках, бегал за продуктами, дровами или просто прогуливался. Когда темнело и в наш сарайчик проникал свет лишь от огня в печке, болтал с мужиками на разные темы. Больше всего мне, да и не только мне, нравилось слушать капрала, как оказалось уже побывавшего на войне. Тем более он не пытался нас чему то научить, во время этих разговоров или давать какие то наставления, как вести себя в том или ином случае, а просто рассказывал свои впечатления от увиденного. Не надо быть сильно умным, чтобы понять, там, куда нас везут, очень страшно и кому то оттуда вернуться назад не доведётся. Скорее всего оттого, что всё это мы понимали и слушали опытного солдата не перебивая. В его словах не было ни бахвальства, ни удали, ни попыток запугать нас или наоборот приукрасить действительность. Он, в основном, говорил о том, чего пережил несколько месяцев назад, вспоминал о времени, проведённом на фронте, как о событии, изменившем всю его жизнь и повлиявшем на его отношение к ней, и к людям, окружавшим его. Догадываясь, что и нас это неизбежно коснётся, каждый из слушателей, наверняка, пытался на себя примерить рассказ капрала, представить, каким он станет после войны, как будет жить после её окончания, надеясь на то, что уж он то обязательно доживёт до её конца. Во всяком случае я именно этим и занимался перед сном, а иногда и во время него.
Я надеялся, что мне удастся посмотреть ещё на один большой город, который мы должны были достигнуть в конце нашего пути, но сбыться моей мечте было не суждено. Поездка наша закончилась на какой то не большой станции перед Москвой, где нас всех дружно вывели из вагонов и пересадили на давно ожидавшие нашего прибытия телеги. Покидать не очень тёплые квартиры на колёсах не хотелось и совсем не потому, что мы к ним привыкли. Желания такого ни у кого не было по другой причине, на улице шёл настоящий, осенний дождь, который в состоянии был добраться до самых костей в считанные минуты. Но по словам нашего уважаемого капрала, природные явления не могут быть помехой для настоящего солдата, каковыми нас уже считают наши командиры. Пришлось выполнять их приказ, раз он поступил, не зависимо от того нравится тебе садиться на мокрые телеги или нет.
Настроения рассматривать, что творится вокруг, когда не хочется смотреть на то, что рядом делается, у меня не было. Всю дорогу я ехал, разговаривая сам с собой и совсем не много с капралом. С собой говорил про дурацкую погоду, про грязь под ногами, забрызгавшую все сапоги, про медленно плетущуюся лошадь и ещё чёрт знает о чём. А с капралом, да о чём с ним можно было говорить кроме, как не о службе. Вот её мы и обсудили, в нескольких фразах.
Время в пути то замедлялось, в те моменты, когда я смотрел на спины товарищей, сидевших впереди и по которым уже лились не ручьи, а целые реки из дождевой воды, то вдруг ускорялось, после какой нибудь весёлой истории, рассказанной кем то из попутчиков. Поэтому определить, за сколько именно мы добрались до нормальной дороги, я не смог, но, когда мы выехали на неё мои внутренние часы, которые никакой дождь обмануть не в состоянии, подсказали, пора обедать. Сняв со спины мешок, где находились все мои вещи и небольшой тормозок, в виде двух сушёных лещей, купленных вчера, на одной из очередных станций, достал оттуда одну из рыбин и ловким движением оторвал ей голову. Затем очистил её от чешуи, стараясь при этом хоть как то защитить ароматный продукт от попадания на него влаги и отрывая небольшие куски стал утолять голод. Приближение обеда почувствовал не я один, а запах, от сушёной рыбы, привлёк внимание, точно, не только меня.