Именно на этом концерте Питер Уинн Уилсон применил ультрановый эффект, позволявший мгновенно менять цвет. «Я разгонял две установки на полную скорость, затем убавлял освещение и получал неверно мерцающий белый свет. Но когда я потом сбавлял скорость, от любого быстрого движения музыкантов на сцене получались радужные тени. Первое, что вы видели, — как расцвечивались руки Ника, потому что он двигался быстрее остальных. А затем спадала скорость — и радуги расширялись до тех пор, пока вся площадка не начинала пульсировать лучами. Но нельзя было понять, какого именно цвета были лучи, потому что все менялось так быстро».
«Это был потрясающий эффект. Он обладал всеми свойствами вводящего в транс стробоскопа, но без резких вспышек, из-за которых возникают неприятные ощущения. Я редко использовал стробоскопы в шоу ФЛОЙД, поскольку они, с моей точки зрения, по своему воздействию были чересчур агрессивны для той музыки, в которой мы купались». Уинн Уилсон мог радоваться тому, что только один фэн «откинулся» из-за придуманного им эффекта — «неплохой результат по сравнению с массовой дурнотой, которая охватывала при включении стробоскопов зрителей-торчков и превращалась в настоящую эпидемию.
В Ройял Альберт-холле насыщенное световыми эскападами шоу и чувство чего-то грандиозного, переживаемое зрителями, позволили ФЛОЙД спокойно прокатить свое короткое выступление третьими по счету. Старания Барретта поучаствовать в шоу были весьма похвальны, хотя и не очень ощутимы, и являлись всего лишь короткой ремиссией болезни.
Помимо жесткого расписания, турне в одной связке с Хендриксом включало все те приемы шоу-бизнеса, против которых возражал Сид. И это неминуемо обострило отношения в группе. Выступавший хедлайнером Хендрикс на каждом концерте работал по 40 минут, THE MOVE — 30, а ФЛОЙД должны были вывернуться наизнанку и показать, что ОНИ за штучки такие, — всего за 17 минут. С точки зрения Уотерса и Мейсона, это вынуждало группу исполнять набор проверенных хитов, подаваемых в усеченной и удобоваримой форме.
Для Барретта же музыка служила актом спонтанного самовозгорания, и какое-либо повторение было лишним. Когда он воспротивился попытке своих коллег прибавить чуточку профессионализма, они, в свою очередь, с еще большей нетерпимостью стали относиться к его выходкам. «Похоже, они не отдавали себе отчета в том, что Сид был в состоянии глубочайшего психоза, — говорит Сюзи Уинн Уилсон, — они этого не чувствовали. Барретт же был сверхчувствителен к окружающей его обстановке. Он не мог даже войти в комнату, если там чувствовалось хоть малейшее напряжение или раздражение».
Сторм Торгесон, друг Сида, более сочувственно относится к коллегам Барретта в тот период. «Он взял ноту, отличную от остальных в прямом и переносном смысле. С ним стало невозможно работать. Сегодня, оглядываясь назад, я могу сказать, что они должны были лучше позаботиться о нем, но это очень трудно, когда ты так молод и нет никакого опыта в решении проблем. Слишком много сил уходит на это».
«Возможно, Роджер и Ник лучше просчитывали коммерческую сторону дела, но в музыкальном плане Сид был на голову выше остальных. И, если мне не изменяет память, БАЛЛАСТОМ он не был. Нужно воздавать должное людям за их самостоятельность — или же за отсутствие таковой».
Турне Хендрикса продолжалось, а Барретт становился все мрачнее и подавленнее. «Сид стал угрюмым, у него появились темные круги под глазами, — говорит Сюзи, — но все равно он был очень, очень красив. Он накладывал на лицо много грима, и ему это шло».
Однако, несмотря на мистический вид, который придавал Сиду карандаш для подводки глаз, и яркие румяна, превращающие его в настоящего актера, этот глэм-рокер до кончиков ногтей иногда не мог заставить себя выйти на сцену. Тогда подменял Дейв О'Лист (Dave O'List) — соло-гитарист из THE NICE (которые выступали в концерте пятыми). В водовороте психоделического светошоу Уинни Уилсона поклонники с трудом могли заметить подмену. «Девушки в первых рядах с распростертыми объятьями, умываясь слезами, вопили: «Сид! Сид!». По крайней мере, один раз, как вспоминает Сюзи, Сид в это время уже ехал… Бедному Питеру Дженнеру пришлось бросить все, ринуться за ним и везти обратно (четвертыми выступали AMEN CORNER — группа модов, чей певец Энди Фэйруэзер-Лоу (Andy Fairweather-Low) двадцать лет спустя станет гитаристом Роджера Уотерса).
Джими Хендрикс, как и все остальные, не подозревавший о серьезном расстройстве здоровья Барретта, с иронией называл его не иначе как «смеющийся Сид Барретт». У него самого была причина для веселья: он стал всемирно известным, а его гитарные поистине взрывные импровизации во время турне принимались «на ура». «Девушки с остервенением вешались на него, как будто этот день в их жизни был последним, — говорит Сюзи Уинн Уилсон, — помню, как две трясущиеся девушки вышли из его комнаты. Одна из них имела с Хендриксом, как это говорят, «ошеломляющую физическую близость», и ее подружке пришлось вести жертву близости в уборную, чтобы та привела себя в порядок и ликвидировала следы причиненного ущерба». В какой-то степени количество зрителей на гастролях Джими Хендрикса увеличилось за счет живописного клана девушек-группиз, называвшихся PLASTER CASTERS (что-то вроде «мастерицы по гипсовым маскам»). Их задачей по жизни была отливка слепков с членов самых крутых рок-н-ролльщиков. Увенчав свою легендарную коллекцию точной копией «малыша» Джими Хендрикса, они устроили выставку трофеев на полке за кулисами, Для услады взоров участников всей гастрольной тусовки. Идея оставить гипсовые фаллосы ПИНК ФЛОЙД для будущих поколений не очень-то грела души THE CASTERS. «Потому что: а) они были недостаточно известны, — говорит Сюзи Уинн Уилсон, — и б) они не были сексуальны. Считалось, что они — это Искусство».
Кроме того, трое участников группы были женаты или обручены. Если говорить о Роджере, то его помолвка с Джуди Трим была как бы ответной реакцией на поведение роджеровской матери, которая отличалась своим собственническим инстинктом и все время подначивала сына пойти и поискать «грязных девчонок», втайне надеясь, что он не станет связываться надолго с какой-нибудь порядочной, «честной», девушкой. Однако у новой миссис Уотерс было с матушкой мужа немало общего: обе они были школьными учительницами, левыми радикалками и не выносили рок-н-ролл (Джульетта Рика Райта и Линда Ника Мейсона, наоборот, сами музицировали).
Что же касается Сида, то как бы возмещением за тяжести звездной поп-жизни ему служило постоянное присутствие тел спящих или просто лежащих в его комнате девиц, достигших совершеннолетия. Как и в своих романах с наркотиками, едва ли Сид ограничивался здесь обычным выслушиванием исповедей и отпущением грехов. Сторм Торгесон считает, что это «распутство» могло повлиять на его срыв, поскольку то, что он был «привлекательным и располагающим к себе парнем и нравился девушкам, совсем не обязательно положительно сказывалось на восприятии Сидом окружающей его реальности. Часто это чувство просто испаряется. Думаю, что и из-за этого он приходил в замешательство, ведь это тоже было своего рода перегрузкой. Вот вам еще одна причина».
Несмотря на подобные обстоятельства, Сиду пришлось пережить мгновение идиллического спокойствия в водовороте турне Хендрикса. Когда они были вблизи Манчестера, Сид, Сюзи и Питер Уинн Уилсон приняли решение отдать дань уважения и навестить поэта Нила Орэма (Neil Oram), автора «Прогулки» («The Walk»), недавно осевшего в нескольких милях от Хаворта. В этой продуваемой всеми ветрами горной деревушке, более известной как место проживания сестер Бронте, был написан роман «Грозовой перевал» («Wuthering Heights»). Co времен Свободной школы и визитов в дом номер два по Ирлхэм-стрит Орэм приобрел статус легенды андеграунда среди его бывших коллег. С симпатией описываемый Уинном Уилсоном как «один из самых нездорово выглядевших людей из тех, с кем вы могли встретиться, — возникало ощущение, что, несмотря на его удивительные стихи, он повсюду стряхивает своих вшей», — Орэм уехал изучать фермерское дело в особой коммуне на болотах, где, по слухам, овощи сообщали о восходе солнца всем, кто духовно находился с ними на одной волне».