Следующая остановка, плавательный бассейн имени Владимира Ленина, появился в поле зрения. Большая группа пассажиров ждет там 116-й. Кашамов определенно не имеет никаких намерений подобрать их, скорость его возрастает. Я кричу: “Слушай, Кашамов, похоже на то, что ты сегодня попадешь в смирительную рубашку!”. Без раздумья он выплевывает всю имеющуюся слюну в окошечко своей перегородки. К счастью, не весь заряд этой слизистой секреции попадает в цель, только незначительное количество крохотных крошек, иначе заложник сам бы стал кандидатом для смирительной рубашки. Пока что я просто на грани безумия. “Слушай, подонок, — говорю я свистящим шепотом, — если ты не остановишься и не выпустишь меня отсюда, я тебе продырявлю затылок!”.
Он смотрит на меня через плечо: “Ну, покажи!”.
“Что показать?”
“Твой ствол”.
“Останови троллейбус!” — кричу я почти истерически.
Он хохочет: “Брешешь, папаша! Нет у тебя ствола! Плюю в твою морду, папаша!”.
Все мои члены дрожат. Был бы у меня “ствол”, я бы прицелился в эту омерзительную башку с большой плешью и с ушами, заросшими серой проволокой. Не уверен, что выстрелил бы, но уж безусловно взял бы на мушку.
Тем временем мы приближаемся к кольцу маршрута 116. Толпа пассажиров очевидно счастлива свидетельствовать материализацию долгожданного тролла. В этот ранний вечерний час площадь Князя Кропоткина полна человеческой активности. Станция метро откачивает волны населения. Я вижу приметы новых времен, многочисленные коммерческие киоски. В каждом из них западных товаров столько, сколько не набралось бы во всей Москве наших времен. Всё же вехи прошлого еще видны то тут, то там. Например, “Моссправка” и круглая театральная тумба, и между ними я замечаю моих друзей, тебя, Игорь, и твою жену Любку Андриканис, эту Незабываемую. Так или иначе, невзирая ни на что, зловещий 116-й привез меня к берегам ностальгии.
Увы, я преждевременно начинаю предвкушать Любкину кулебяку. За десять метров до остановки тролл делает резкий левый поворот, ударом в зад отшвыривает фургончик и снова резко поворачивает, словно убегая от толпы набегающих пассажиров. Восхитительный маневр надо признать, однако 116-й все-таки был не спортивным “Феррари” дряхлым советским троллейбусом, целиком зависящим от подвешенного электрокабеля. Щупальцы его потеряли контакт. Двигаясь по инерции, колымага врезалась в фонарный столб и сокрушила это сооружение. И остановилась! Наконец-то! Все двери разом распахнулись. Товарищ Кашамов был выброшен со своего удобного седалища на землю. Он влепился в асфальт и остался лежать там без движения, распростерт.
Я дешево отделался: всего лишь фонарь под глазом и трещина в ребре, что было обнаружено рентгенологом на следующий день. Во всяком случае я выгрузился и присоединился к толпе зевак. Народ сформировал классическое кольцо вокруг кашамовского тела. Их приподнятые голоса звучали, как хор в драме. Фальцет корифея старался организовать несколько хаотическую дискуссию.
Корифей Это он, водитель троллейбуса Кашамов, не так ли? Хор Это он! Или двойник? Или тезка? Нет, это он, лично! Корифей Читали ли вы его недавнее интервью в “Вечёрке”? Хор Он идеолог Суши! Он главный враг Моря! Да нет, он просто мудак! Он просто бухарик и бомж! Красно-коричневый? Просто наркотик! Он идиот! Корифей Так почему же ему разрешают работать на общественном транспорте? Хор А что они могут сделать? В этом городе существует страшная нехватка водителей троллейбуса. Ведь мы все-таки приближаемся к концу тысячелетья!Ни хор, ни корифей не обращали внимания на бывшего заложника их героя. Никому я не был нужен, кроме Гореликов. Они подбегают: “Стас, ты в порядке?” — “Айм-файн”, — отвечаю я в соответствии с благоприобретенной за океаном привычкой. Всегда отвечай “файн” и будешь “файн”. Незабываемая Любка счастливо смеется. Во рту у нее всё еще полно жемчужин. “Как тебе нравится этот неисправимый Стас Ваксино? Из тысяч московских водителей троллейбуса он нашел одного сумасшедшего! Город полнится слухами о невменяемом водителе троллейбуса, однако никто на него не наталкивался, кроме тебя, Стас Ваксино!” — “Ну, пошли! — говоришь ты, Игорь. — Боюсь, как бы там наша водка не нагрелась: холодильник хандрит”. — “Надо все-таки узнать, в каком состоянии этот хмырь. Этот хор вокруг шумит, как стая грачей, и никто не озаботится, нужна ли помощь этому хмырю, переливание крови там или что-то еще”.