— Здравствуй, Толик, — сказал я, подходя. — Что это у тебя на голове? Ты чего, швейцаром тут устроился?
— Я? Нет, — с достоинством ответил тот, близоруко сощурившись сначала на меня, потом на мою спутницу. Танука сделала вид, что она тут ни при чём. — Здравствуйте. У нас фестиваль. Кстати, может, зайдёте?
— Фестиваль? — не понял я. — Какой фестиваль?
— Фантастики. Вот видишь, здесь написано: «Фэн-Дом». — Он закатил глаза, наклонил башку и взял под козырёк, демонстрируя надпись. — Мы сами его организовали. А я гостей встречаю.
— Гостей… Понятно. А «мы» — это кто?
— КЛФ «Солярис». Клуб любителей фантастики. Кстати, помоги, ты же врач!
— А что стряслось? — насторожился я.
— Да вот, слово не могу отгадать. — Он зашуршал газетой.
Мама родная, только не это!..
— Толик, Толик, погоди! — Я протестующе выставил руку. — У меня сейчас голова не соображает. Нам вообще сейчас не до твоих кроссвордов, мы по делу сюда зашли.
— Жан, ну что тебе, трудно? Так, где тут у меня… А, вот! «С тёмно-жёлтым…»
— Лимон! — раздражённо рявкнул я. — Слушай, Толь…
— Да не лимон, — поморщился Толик, — а «млекопитающее с тёмно-жёлтым мехом», четыре буквы, кончается на «Н».
— Слон, значит! Толик, послушай…
— Слон-то с жёлтым?..
— Ну.
— Так… — Он записал. — А деталь в гранате?
— Чека.
Толик с подозрением прищурился:
— Точно?
— Да в гранате деталей-то больше никаких нет! Слушай, Толик, некогда нам. Лучше помоги мне в одном деле…
— Постой. — Он поднял руку с карандашом. — Хорошо получается. У меня всего пять слов осталось, сейчас мы его расщёлкаем, потом помогу… А что за дело?
— Да читательский забыл, а нужно срочно глянуть «Молодую гвардию» за девяносто первый, всю.
— На вынос? — холодно, как официант, поинтересовался Толик.
— Нет, прямо там посмотреть, в зале.
— Только-то? — Он поднял бровь. — Стоило шуметь… Сделаем. Я договорюсь.
Я вздохнул и постарался успокоиться. Ничего не поделаешь, видно, моя жизнь совсем стала походить на дурную компьютерную игрушку, где нужно решить загадку, выполнить квест, и только тогда ларчик откроется. Во всяком разе, время до концерта ещё есть.
— Ладно, шут с тобой, — сдался я. — Что там у тебя?
Толик зашуршал газетой.
— «Струнный музыкальный инструмент, происходящий от древнегреческой кифары», — зачитал он. — Пять букв.
— Баян.
— Ну, ты еще скажи — барабан!
— Ты что! — опешил я. — «Барабан» — разве пять?!
— А тогда что?
— Не знаю… Гитара, наверное. Звучит похоже: «кифара» — «гитара»…
— Всё равно это шесть букв.
— Ну не знаю… Ну лютня тогда!
— Ага… подходит… Тогда вот, последнее: «Обитатель мавзолея», три буквы.
Вот тут я сел на мель. На известные три буквы вождя послать готовы многие, но не в кроссворде же! Это было бы уже слишком. Я ненадолго задумался, потом припомнил игру «Heroes Of Might&Magic» и нашёлся:
— Лич.
— А! Точно…
Толик сунул нос в газету, но тут же с озадаченным видом вынырнул обратно.
— Не подходит, — пожаловался он. — «А» вторая.
— «А» вторая? Ты ничего не напутал?
— Нет. — Он помотал головой. — Там по вертикали: «Прибор для сбора масла в судовых двигателях». Я написал «маслосборник» — больше ничего не подходило. Конечно, если у тебя есть другие соображения…
— М-м-м… — Я сколько-то мгновений поскрипел мозгами, умоляюще глянул на Тануку, не дождался помощи и решил перейти в контратаку: — Слушай, Толик, потом догадаешь! Мы спешим, мы правда спешим. Ты можешь договориться? Можешь, а? Давай, — я хлопнул его по плечу, — действуй.
И, не дожидаясь, пока он опомнится, я распахнул тяжёлую дверь, втолкнул его в гулкую прохладу библиотечных коридоров и сам вошёл следом.
Я в нём не ошибся. Может, с фамилией у Толика что и не так, но в остальном всё очень даже так: переговоры с пожилой, седой библиотекаршей прошли в обстановке спокойной и доброжелательной. Не прошло и десяти минут, как я получил в своё полное распоряжение растрёпанную подшивку и зарылся в неё с головой. Газеты были сальные и пожелтевшие: с годами форма и содержание в них пришли к единому знаменателю. Довольно скоро мы отыскаль те пять-шесть номеров со злополучными статьями и убедились, что Сашка прав: десятилетней давности рисунки пионеров из «Солнечного» оказались практически идентичны тем, которые обнаружил на стенах Михалыч.
— Это что же получается, — задумчиво чеша в затылке произнёс я. — То ли те ребята хоть и выросли, а всё ещё малюют, то ли все дети видят мир одинаково, то ли… хм…
Я умолк. Посмотрел на Тануку. Та демонстративно пожала плечами, надула розовый пузырь жевательной резинки, но поймала укоризненный взгляд библиотекарши и поспешила выбросить жвачку в мусорную корзину…
— А ты не думаешь, — сказала она, вытирая пальцы платком, — что это те, которые из лагеря, опять пришли?
— Тьфу на тебя, — беззлобно бросил я, закрывая подшивку. — Я не верю ни в каких пришельцев… Э-э… — Я встал, огляделся и направился к конторке. — Извините, где у вас ксерокс?
Через пять минут, выходя из «Пушкинки» со стопкой ещё тёплых ксерокопий, мы встретили сияющего как прожектор Толика.
— Отгадал! — объявил он нам.
— Что отгадал?
— Обитателя мавзолея отгадал.
— А… Ну и кто он?
— Мао! Вот ведь, а?.. Слушай, Жан, такой ещё вопрос, никак не вспомню: в слове «изъян» мягкий знак или твёрдый?
— Изъян, — вдруг сказала Танука, прежде чем я успел открыть рот, — он у кого мягкий, у кого — твёрдый… Вообще, у тебя библиотека под боком, возьми словарь и посмотри. Всё. Пошли, Жан.
— У…
— Спасибо за помощь, — сказал я. — Пока.
От Пушкинской библиотеки до Слудской горки примерно двадцать минут неторопливым шагом. К половине пятого мы с Танукой миновали гастроном и вскоре уже были у ДК. Вахтёр на входе вопросил «Куда?», и, пока моя спутница вела переговоры, я успел разглядеть маленькую афишу, пришпиленную возле входа. В программе значились свердловский DJ Dark и наши: «Vorongray» и «Kabinett Der Sinne». Как ни странно, нас впустили. Внутри было прохладно и пустынно. Из зрительного зала доносились приглушённые голоса и звуки — там настраивали аппаратуру.
— Ну? И что нам тут делать три часа? — поинтересовался я.
— Сейчас. Подожди здесь, — попросила Танука и исчезла из виду, оставив меня в одиночестве.
Она ушла, и я вдруг остро почувствовал собственную никчёмность. На концертах я не был, наверное, лет десять, а на репетициях и того больше. Накатили ощущения, давно забытые. Стоять и подпирать колонну было не в кайф, и я начал слоняться из зала в фойе и обратно. Люди вокруг не обращали на меня внимания; кто-то курил возле входа, трое чуваков в уголке причащались из фляжки и обсуждали свои дела. Никого из знакомых я не встретил и в итоге пробрался в зал, облюбовал кресло в последнем ряду и стал ждать. Ребята на сцене что-то разматывали подключали, двигали, настраивали, светловолосый парнишка в центре зала колдовал над пультом и отдавал команды, а я сидел и размышлял.
С какого времени, по какой причине я перестал ходить на концерты? Как-то раньше я не заморачивался этим. Наверное, это случилось в середине 90-х, после концерта группы «Чайф» в Перми. Да, точно. Осенью. Не счесть, сколько в моей жизни было концертов и всего такого, — тот же «Чайф» я слышал много раз, но в тот вечер, должно быть произошёл пробой. Адреналин, тестостерон, компания друзей, девчонки, две бутылки пива плюс ударная доза уральского рок-н-ролла золотого периода — и крыша дельтапланом рванула на юг. Помню, кончился концерт, я выбрался на улицу с толпой людей, долго стоял, шатаясь как пьяный, глядел на звёзды, глубоко вдыхал сырой холодный воздух и молчал. А потом час или два, до поздней ночи, шатался по городу. Меня трясло. Никогда ещё мне не было так страшно и восторженно. На меня снизошло какое-то детское, изначальное ощущение реальности бытия, словно рухнула невидимая стена, разделявшая мет и мир вокруг, и я вдруг с безжалостной резкостью понял это — вершина. Больше так никогда не будет. Сколько б я ни посетил ещё концертов, сколько б ни пытался повторить, вернуть это состояние — ничего не выйдет, хоть напейся, хоть заколись. Так бывает: если на аккумулятор подать слишком сильный ток, передержать его в зарядке, ёмкость упадёт — раз от разу он будет брать энергии все меньше, пока не сдохнет окончательно. Нечто вроде этого произошло со мной — «заряд», который я получил в тот вечер, оказался максимальным. Я был уже не мальчик, мне исполнилось двадцать семь, юность, в общем, была позади и гарантийный срок моей «батарейки», видимо, истёк. Сперва я не придал этому значения — гнал прочь дурные мысли и старался жить как прежде. Только ничего не проходило. На меня всё чаще стал наваливаться сплин, я стал подвержен резким сменам настроения, расстался с девушкой, ушёл с работы, устроился в студию, но в уголках моих фоторабот теперь всегда проглядывала осень. С той поры я буквально физически стал ощущать, как из меня, сквозь разошедшиеся швы, сочится горький и сухой электролит моей души.