— Я не забрал своего заявления только потому, что ни минуты не сомневался в том, что ты больше подходишь для этой работы и она обязательно у тебя будет. Не скрою, поначалу я хотел получить ее, но в ту ночь, когда остался ночевать у тебя на диване, я увидел твой послужной список и понял, что ты гораздо лучше подготовлена, чем я. Ты просто страдаешь от комплекса неполноценности, Джесс. Не знаю, признаюсь, почему. Я не забрал заявления ради тебя же. Чтобы ты победила в честном и открытом бою всех, в том числе и меня. Я был абсолютно уверен, каков будет финал.
Горло Джесс судорожно сжалось.
— Но не победила. Так что спасибо за твою заботливость.
Эдди схватил ее за плечи.
— Послушай, мне не нужна эта чертова работа, и я намерен отказаться от нее.
— Теперь это уже не имеет значения. Не понимаешь, что ли? — прохрипела она. — Ты своего добился.
— И чего же, позволь узнать?
— Ты доказал всем, что лучше меня во всем.
— Не глупи. Всего и делов-то — кучка дам приняла глупейшее решение! Я отвергну их предложение, и место останется за тобой.
— Как я сказала, это уже не имеет значения. Мало радости стать утешительным призом для оркестра. Ты все испортил. Все.
Эдди слегка встряхнул ее и отпустил.
— Да повзрослей ты, наконец! — Он отошел от нее, заложив руки за голову.
— Повзрослеть мне? Ну и уморил!
Он резко повернулся, и Джесси потрясла промелькнувшая в его глазах боль.
— Все, я сыт по горло и ухожу со сцены.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что сказал. Я объяснил тебе, почему подал заявление и почему не забрал, но ты, похоже, не желаешь поверить. По неизвестной мне причине ты предпочитаешь видеть во мне худшее. Я попытался восстановить твое доверие, но, видимо, неудачно. — Он криво усмехнулся. — Ты как-то говорила, что мы, мол, изменились. Я — нет, а ты… очевидно — да. Права ты и в другом. Если мужчину и женщину объединяет лишь зов плоти, секс — рано или поздно их союз рухнет. — Он помолчал, с болью глядя на нее. — Прощай, Джесси. Спасибо за рождественский уик-энд. Он был прекрасен…
Он вернется, убеждала себя Джесси, лежа без сна в ту ночь. Через две недели соберется оркестр, он появится там и займет место за дирижерским пультом. Иначе разве он стал бы вносить задаток за дом в Вустере. Пусть не юлит, не выкручивается. В одном можно не сомневаться: когда оркестр соберется — в нем не будет Джесси Уолш. Потому что ее любовь к Эдди сильна, она не сможет видеть изо дня в день предателя. Как бы при этом он ни намекал на свои страстные чувства…
Утром ей позвонил мистер Эндрюс и попросил помочь ему навести порядок в музыкальной библиотеке. Джесси сразу согласилась. После двадцати минут возни с пыльными фолиантами она сказала, что подает заявление об уходе.
Тот выронил из рук пожелтевшие нотные страницы и ошеломленно посмотрел на нее:
— Вы, наверное, шутите?
— Вовсе нет. — Джесси подобрала листы и положила на стол.
— Но, моя дорогая, вы не можете уйти из оркестра.
— Жаль, но придется.
Он нахмурился.
— Я чего-то недоглядел? Или кто-то нарочно сбивает меня с толку? Ничего не понимаю. Да только вчера Эдди Палмер срочно попросил созвать совет, где и объявил о своей отставке.
Джесси задохнулась:
— Эдди это сделал?
— Именно.
— Он отказался от только что полученного места?
— Ну, поскольку он официально его не получал, значит, отказался, забегая сразу вперед. А нашему «мудрому» совету задал хорошую взбучку.
У Джесси глаза полезли на лоб.
— За что?
— За то, что они не выбрали самую достойную кандидатуру. Я так радовался, что присутствовал на совете. Это был сплошной восторг. — Мистер Эндрюс рассмеялся. — Вот почему вы не можете уйти. Миссис Конрой вот-вот должна позвонить вам.
Джесси так и села.
— Чтобы предложить мне это место?
— Ну, разумеется. Она должна была сделать это с самого начала.
Джесси вздернула подбородок.
— Я… не соглашусь.
— Почему? — Не дождавшись ответа, он спросил: — Из гордости? В этом все дело?
Джесси встала и вскарабкалась на стремянку, подальше от его пристального взгляда.
— Все… сложнее, но, в общем, можно назвать это и гордостью.
— И вы думаете, что своим отказом досадите им? О, Джесси, вы сделаете плохо только себе, понимаете?
— Себе? — Она передала ему пачку старых концертных программ.
— Да, себе. Есть такая поговорка: «Себе навредить, чтоб другому досадить».
— Бога ради, мистер Эндрюс, как бы вы поступили на моем месте?
— Без вопросов. Я бы посчитал членов совета дураками, принял бы предложение и занялся делом. Я бы не стал мерить свою ценность их мерками и не остался бы сидеть дома, дуясь, как неразумное дитя. — От последних слов у нее защипало в глазах. — Встряхнитесь. Это совсем не похоже на вас. Откровенно говоря, мне неясно ваше поведение. Есть что-то, о чем я, возможно, не догадываюсь?..
— Это… личное. Касается нас с Эдди.
— А… понятно.
Джесси нахмурилась, соображая, как лучше объяснить ситуацию.
— Между нами давнишнее соперничество.
— В самом деле? Гмм, странно.
— Почему?
— Ну, если Эдди вы называете соперником, тогда я хотел бы иметь таких сразу несколько. Если бы они у меня были, мне не нужны были бы никакие друзья.
Джесси заморгала.
— Я же говорила, что все очень сложно.
Мистер Эндрюс улыбнулся.
— Да, конечно, любовь всегда сложна. Впрочем, как и музыка, даже если звучит простенько. Все дело в том, как ее понимать…
Огорошенная, Джесси уставилась на старика, возившегося с плиткой, на которой он готовил чай.
— Любовь тут ни при чем, мистер Эндрюс. Все дело в жутком эгоизме Эдди.
— А… А у вас самой нет проблем с эгоизмом?
Она покраснела.
— Дорогая моя Джесси, думаю, мне следует сказать вам кое-что об Эдди Палмере. — Он протянул ей чашку с чаем. — Эдди потребовал, чтобы я сохранил это в тайне, но… — Мистер Эндрюс пожал плечами. — В первый раз мы с Палмером разговаривали в августе. Он сам позвонил мне.
— Насчет места дирижера?
— Нет. Он разыскивал вас.
— Меня?
— Да. Он спрашивал, играет ли в Вустерском симфоническом Джесси Уолш. Сказал, что вы его старый друг и что он пытается разыскать вас. И только после того, как я сообщил ему, что вы у меня играете, он подал свое заявление на вакантное место. Можете назвать меня романтиком, Джесси, но я сказал бы, что парень сделал это в качестве предлога снова стать частью вашей жизни.
Чашка дрогнула в ее руке.
— Да это смешно!
— Разве?
— Так вы хотите ска… О боже! Что я наделала!
— Наверно, поступили прямо по известной пословице: «Себе навредила, чтоб другому досадить»?
Более часа Джесси бесцельно ездила по городу, пытаясь разобраться со своими запутанными мыслями. Однако одна мысль все больше овладевала ею.
Она вдруг испытала неудержимое желание попросить прощения. Какой же ужасный груз вины она взвалила на Эдди! Углядев телефонную будку, она остановила машину.
Лишь на четвертый гудок в Детройте подняли трубку:
— Алло.
Джесси нахмурилась.
— Эдди?
— Нет. Он отсутствует в данный момент. И не будет весь день — подыскивает себе квартиру.
— Подыскивает квартиру? Где?
— Гмм, сегодня, кажется, в районе Центрального парка.
— Это в Детройте?
— Странный вопрос, конечно. Оставьте свой телефон, и он позвонит вам, когда вернется.
— Нет, не надо. Я перезвоню сама позже, если разрешите. Благодарю вас.
Подыскивает квартиру в Детройте? Зачем, когда вот-вот купит дом Дергудов? У нее вдруг защемило сердце. Джесси поспешила обратно в город, поднялась вверх по знакомой улице, полная предчувствия, и остановила машину перед особняком, в котором была недавно вместе с Эдди.
Только не это, подумала Джесси, увидев подтверждение своим опасениям: на дверях, на том самом гвозде, где он повесил рождественскую трубу, вновь появилось объявление «Продается». Эдди-таки «ушел со сцены». А она ничего не сделала, чтобы он остался. Она только спорила, цапалась, подначивала и во всем, или почти во всем, что он говорил, сомневалась. И в словах, и в поступках, и в чувствах, и…