Клет включил отопление, но все равно его бил озноб. Я снял свой плащ и накинул ему на плечи.
— Что это ты делаешь? — недовольно вскинулся он.
— У меня теплая вельветовая рубашка, — объяснил я, — плащ мне не нужен.
— Мне не холодно. Просто иногда дает о себе знать старая малярия.
— Тебе бы к врачу, дружище.
Клет кашлянул всей грудью и притворился, будто просто поперхнулся.
— Должен тебе кое-что сказать, приятель. Я понимаю, что подвел тебя. Из-за меня ты прикрывал Гретхен и нажил себе кучу неприятностей с Хелен.
— С Хелен у меня всегда одни неприятности.
— Когда все это закончится, отправимся все вместе в Ки-Уэст. Все за мой счет. Будем ловить марлинов в голубой воде, набивать холодильник горбылями и нырять за лобстерами с рифа «Седьмая миля».
— Так и поступим, дружище, — кивнул я.
Он смотрел прямо перед собой, мягкий зеленый свет приборной панели освещал его лицо, и в этом свете его глаза казались пустыми.
— У меня отвратительное чувство, — продолжил он, — нутром чую, что это конец. Как будто всю свою жизнь я занимался никому не нужным дерьмом и не сделал ничего стоящего.
— Не говори так.
— Гретхен же всю жизнь платит за мои ошибки. Если ты крадешь детство у маленькой девочки, ты никогда не сможешь вернуть ей его обратно.
— Ты годами пытался поступить правильно. Не вини себя, Клет.
— У меня «Калашников» в багажнике.
— Да ну?
— Модифицированный, но его не отследить. Что бы там ни произошло, сегодня последний день жизни тех паскуд, что убили Джули.
— Ты знаешь, что я не могу тебе позволить сделать это.
— Но ты знаешь, что я прав. И не притворяйся, что это не так.
Я смотрел прямо перед собой. Мы неслись по двухполоске в сторону Женеаретта, канал цепочкой струился в тумане, словно пытаясь догнать луну, будущие стейки на полях задумчиво жевали траву и сбивались в кучи под дубами. Я ждал, что Клет скажет что-то еще, но он молчал. Вместо этого он настроил радио на станцию одного университета в Лафайетте. Диджей поставил «Потускневшую любовь» Боба Виллса. Я уставился на радио, затем перевел взгляд на Клета.
— Ты сказал, что Гретхен насвистывала «Техасскую розу» той ночью, когда ты видел, как она пришила Бикса Голайтли?
— Ты умеешь подбирать слова.
— Но зачем девчонке из Майами насвистывать вестерн-мелодию, написанную семьдесят лет назад?
— Я ее спрашивал. Она сказала, что слышала ее по радио и она просто прилипла к ней, — ответил он, не отводя глаз от дороги.
— Она слышала ее по радио в машине в Алджирсе?
— Вроде да.
— И не она прикончила Вейлона Граймза?
— Нет.
— А песня в машине играла неподалеку от логова Граймза?
Клет посмотрел на меня.
— Не уверен. Я не спрашивал.
— Варина Лебуф тащится от вестерн-арта, музыки и одежды. Она коллекционирует индейские артефакты с юго-запада.
— Ты думаешь, это она выполнила заказ на Граймза? И, может быть, на Фрэнки Джи на автобусной станции в Бэтон Руж?
— Я не знаю. В этом деле я с самого начала словно слепой котенок.
— В этом ты не одинок, — кивнул Клет.
Дорога дугой ушла влево, в тень деревьев, и он включил дальний свет.
— Да не может быть, — выдохнул он.
— Остановись, — сказал я.
— А ты что думал, что я ее перееду, что ли?
— Неплохая, кстати, мысль, — заметил я.
У припаркованного на обочине кабриолета «Сааб», присевшего рамой на спустившее заднее колесо, стояла Варина Лебуф, освещенная фарами нашего автомобиля. За ней, в окружении зарослей хурмы и черных дубов, просматривалось кладбище, заполненное белыми крестами и постаментами, большая часть их накренилась под неестественным углом, утопая в мягкости мха, лишайника и мокрой почвы, которой редко касались солнечные лучи.
Я вышел из машины с пассажирской стороны. Фары светили Варине прямо в глаза, и я видел, что она с трудом различает меня.
— М-да, не везет же тебе с шинами, — сказал я.
— Да, и я уже говорила, почему. Мой бывший муж постарался лишить меня последней копейки, — ответила Варина.
— Подвезти?
— Нет, я как раз собиралась звонить в страховую компанию, — ответила она.
— Здесь этот сервис не просто ужасный, его попросту нет, — ответил я, — ты направляешься в «Кру ду Суд»?