– В таком случае, – сказал Майло, – если мы откажемся работать, нас пристрелят?
Глаза Алдрина потемнели.
– Не знаю. Просто не создавайте проблем. Пусть все идет, а вы присматривайтесь. И станем надеяться на лучшее.
Появился уборщик с тележкой и, кивнув, скрылся в офисе.
– Мы в совершенно новой реальности, – сказал Алдрин, положив руку каждому на плечо. – Пусть ваш мозг пообвыкнет. Я устроил вам общие апартаменты. Отдохните. Поешьте. Одежду вам принесут.
– Общие? – спросила Ким. – Как ты узнал? Мы же только…
– Боже, ребята, – рассмеялся Алдрин. – Знали все, кроме вас. Теперь катитесь.
Дверь в офис захлопнулась. С противоположного конца холла вприпрыжку бежали Либби и ее сиделка.
– Я знала, – сказала Ким, уткнувшись в плечо Майло.
За пределами центральной Айовы мир рассыпался на части.
Грязная бомба превратила Сиэтл в город-призрак. Фармакологическая индустрия вышла на предел возможностей и обрушилась. Повсюду нуждающиеся в лекарствах люди болели и умирали.
Майло стало негде получать препараты от астмы. Теперь он старался сам подавлять приступы. Лагерь подготовки космических ковчегов разросся в небольшой город. Город, о котором никто не знал, с закрытым для полетов небом.
В громадных корпусах конструировали сами корабли, и там были владения Алдрина. Был предпринят недельный мозговой штурм, где прототипами служили живые организмы. Системы кораблей должны были дышать подобно легким, циркулировать наподобие крови, слышать, видеть и думать, точно мозг.
В других зданиях обучали людей – целыми общинами! – жить и работать в космосе. Прежде всего, было решено, что чем меньше социальных условностей, тем счастливее люди. Задача воспроизводства новой человеческой расы делает традиционные браки непрактичными. Так что на борту кораблей социальный уклад предполагался весьма «свободным».
Эксперименты и их последствия существенно влияли на жизнь в самом лагере, который сделался подобием самой что ни на есть элитарной партийной школы.
В отведенных им апартаментах Майло и Ким жили, как и большинство других семей. Заводили друзей. Отмечали праздники. А днем Либби отправлялась в сад, пока Майло и Ким работали в конструкторском корпусе.
Получая приглашения на вечеринки, они, как правило, ходили. Предложение присоединиться к когортам Свободной Любви они вежливо отклонили. Майло и Ким решили оставаться моногамными. Жизнь была не такой плохой, если не думать о том, что мир снаружи обречен, а ты, вероятно, обречен вместе с ним.
Майло приходилось бороться с депрессией. Не такой сокрушительной, когда становишься практически парализованным, но с ощущением постоянной тоски, будто поднявшейся из глубин веков.
Он стал снова слышать голоса. Собранные, наверное, из всех прожитых на Земле эпох. И вот истории наступал конец. Плохой и жестокий.
Там был художник фовист, боявшийся смерти Земли больше, чем собственной смерти от пневмонии. И богобоязненная девочка-крестьянка, что жила тысячу лет назад и не тревожилась о собственной кончине, лишь бы мир, как творение Божье, сохранился. Но теперь сам мир готов был рухнуть. Голоса, как правило, молчали. Это и добивало Майло – тишина. Восемь тысячелетий безмолвных голосов в голове, проглядывающих сквозь его глаза.
– Что с тобой? – спросила его Ким однажды ночью, застав за мечтаниями возле единственного окна их жилища.
– Слышу голоса, – признался он напрямик. – То и дело.
– Еще бы, – сказала она, взяв его за руку. – Ты говоришь о них во сне.
Прошел год. Внутри периметра понемногу стали обретать форму космические корабли. Поначалу они походили на утыканные кранами клетки размерами с городской квартал, где, как муравьи, кишели рабочие. Клеток было четыре. Экспериментальный корабль, названный «Зазеркалье», первым должен был отправиться в невиданное плавание по солнечной системе, тогда как остальные – «Авалон», «Атлантис» и «Саммерлэнд» – должны были стартовать прямо перед падением кометы.
Во внешнем мире экономика испарилась.
– Дело там стремительно идет к концу, – отметил Алдрин. – Удивительно, ведь все это можно было предвидеть. Последние шестьдесят лет мы только и наблюдали, как наши лидеры мчат нас напрямик к кирпичной стене, даже не пытаясь свернуть.
Они сидели в компьютерной лаборатории, откуда уже практически не отлучались. Гигантские химические легкие корабля пока что сбоили, и все свое время Майло и Ким тратили на создание компьютерной модели, которая, как божился Алдрин, искоренит проблему. Удачу полагалось отметить.