Тем временем большевики ни на минуту не теряли правительство БНР из виду. В обзоре печати информационного отдела Народного комиссариата по делам национальностей сообщалось:
«Белорусская рада все еще продолжает свою прежнюю игру в посольство и консульство».
В конце концов, советское руководство решает перехватить инициативу по созданию белорусского государства и тем самым использовать его в своих интересах.
Новость о провозглашении 1 января 1919 г. Советской Беларуси, согласно А. Луцкевичу, так «наэлектризовала» гродненских белорусов, что они «как один готовы были ехать в Минск и работать вместе с большевиками». О причинах подобных настроений ясно высказался один из членов правительства БНР А. Смолич:
«Хоть я и считаю, что от большевизма для края больше бед, чем пользы… но если он предоставит возможность широкой культурной работы, признает и защитит нашу государственность, доведя ее до естественных границ… то мы можем ухватиться за эту идею, признать ее национальным заданием данного времени и просто стать в ряды защитников этого порядка, чтобы воевать хотя бы против всего мира».[99]
Единственное, что удерживало их от этого шага, — боязнь репрессий со стороны большевиков, о которых было недвусмысленно заявлено. Но и эта угроза действовала далеко не на всех. Один из лидеров белорусских эсеров Томаш Гриб, начавший издавать в занятом большевиками Вильно газету «Грамадзянін», в этой связи писал:
«Временное крестьянско-рабочее правительство Беларуси своим приказом отменило “Облискомзап” и ликвидировало минский “Губревком”. Понятно, что все наши симпатии на стороне временного крестьянско-рабочего правительства Беларуси и мы желаем ему удачи в его творческом труде на благо нашего Отечества. Мы надеемся, что это временное правительство примет все меры, чтобы в скорейшем времени созвать второй Всебелорусский съезд крестьянских и рабочих депутатов, чтобы уже твердо и навсегда закрепить за белорусским рабочим народом его естественное право на самостоятельную и независимую жизнь».[100]
Подобные взгляды разделяло и большинство белорусских деятелей, причем не только в Гродно. Б. Тарашкевич вспоминал:
«Когда в январе 1919 г. была провозглашена независимость и свобода Советской Беларуси, мне казалось, мы были вполне удовлетворены в своих национальных чувствах и чаяниях. Ивановский собирался даже вступить в партию, убеждал и меня. Я отвечал, что не все хорошо понимаю, что творится, и что вступлю только тогда, когда не надо будет делать оговорок, что не хочу примазываться. В это время кто-то приезжал из-за границы с письмом от бэнээровских министров, спрашивавших, что делать. Ивановский советовал ликвидировать Раду за границей и приезжать в Минск».[101]
Проблема была в том, что, как и при подписании Брестского мира, вожди большевистской партии свободно обращались с такими категориями, как «государство», «независимость», «границы», заставляя недоумевать даже часть своих соратников. Едва возникнув, всего через месяц правительство Советской Беларуси было заменено на новое, а ее границы, словно шагреневая кожа, сжались до двух губерний. Сама же республика внезапно превратилась в «Литбел» — Социалистическую Советскую Республику Литвы и Беларуси, комическое напоминание о бывшем Великом Княжестве Литовском.
Для надлежащего выполнения политики центра в Вильно был послан Адольф Иоффе, который был связан с «белорусским вопросом» еще со времен переговоров в Бресте. Одной из его задач было сдерживание возможных «национально-шовинистических» устремлений местных коммунистов и ликвидация даже намека на сепаратизм. Очередные территориальные изъятия, исключавшие даже гипотетическую вероятность какой-либо самостоятельности, вызвали протест со стороны как бывших членов Белнацкома, так и бывших руководителей Облискомзапа. Но однозначная и бескомпромиссная позиция Москвы на корню пресекала любые отклонения от курса.
В письме к Г. Чичерину А. Иоффе настаивал:
«Ни в коем случае им нельзя давать повод почувствовать себя настоящим правительством настоящей республики. Чем больше будут размеры территории, тем больше также станут размеры их собственного величия в их собственных глазах… Если удастся устроить унию, белорусский и литовский национализмы будут в значительной степени друг друга нейтрализовать, и потому, считаю, это наиболее счастливое решение вопроса. Литовцы в восторге от этого плана и пока оставляют этот вопрос открытым».
99
Взгляды самого А. Луцкевича в этом смысле отличались ненамного. В своем дневнике он оставил следующее рассуждение: «Большевизм (само собой, если он не станет править во всем мире, а до этого, кажется, еще рано) можно сравнить с детской болезнью корью или другой, [которой] ребенок должен переболеть, но после от нее и следа не останется. Наоборот: если б хотя бы на некоторое время у нас к власти пришли бы поляки, то эта болезнь въелась бы в кровь и кости нашего народа аж до десятого поколения. Единственный antidotum против польскости — это большевизм».
100
«Я не за деньги старался отвоевать независимую белорусскую республику, — писал тот же Т. Гриб в письме к неизвестному адресату. — Теперь она отвоевана, существует реальное правительство, рамки сделаны — надо готовить портрет, а портретом может быть только развитие общего культурного уровня нашего народа… Дело политическое налажено, независимость Беларуси в принципе защищена. Сейчас нужны фигуры, которыми можно будет помыкать то в одну, то в другую сторону и которые могли бы играть под большевистскую музыку. Такие лица есть, и слава Богу!..»
101
Из обращения бывшего консула БНР в Москве А. Бурбиса, опубликованного на страницах газеты «Дзянніца»:
«Председателю Белорусского Советского Правительства Жилуновичу.
В торжественный момент строительства Белорусской Рабоче-Крестьянской Республики желаю в Вашем лице рабочим и крестьянам Белоруссии защитить, как стальной щетиной, мировую социальную революцию от международного империализма. Передайте трудящимся белорусам о моей готовности, как при самодержавии, бороться теперь за Советскую мировую федерацию трудящихся и социализм».