Перевод ее звучал весьма странным образом. Выходило, что А. Луцкевич просил срочно передать ему через А. Смолича… пальто! Все, однако, становится куда более понятным, если поменять «пальто» на «деньги». Вскоре в Гродно приезжают вице-министр БНР А. Смолич с В. Ластовским, чтобы их вывезти из города.
Из Гродно Смолич отправляется в Варшаву с целью добиться от Польши признания независимости Беларуси. Сложно, однако, сказать, насколько его шаги были заранее оговорены с членами правительства БНР. Уже 20 мая он подает в канцелярию Ю. Пилсудского проект соглашения, по которому Польша должна была создать правительство Литовско-Белорусской республики, армию, администрацию и выдать Беларуси кредит.[109]
Главным сторонником союза Беларуси с Польшей внезапно становится глава гродненского комиссариата БНР П. Алексюк. Можно сказать, что А. Луцкевич сам подтолкнул его к этому, поручив вести переговоры с местными польскими организациями. Уже в конце апреля в Варшаву направляется делегация Гродненской Белорусской центральной рады, а вскоре переговоры продолжились уже в Вильно. В конце мая 1919 г. П. Алексюк встречается со В. Славеком — руководителем польской контрразведки и доверенным лицом Ю. Пилсудского, — и получает разрешение на проведение белорусского съезда Виленщины и Гродненщины с целью создания национального представительства. В обмен на это будущие делегаты должны были выступить в поддержку союза с Польшей. (По некоторым источникам, В. Славек даже предложил объявить на белорусском съезде Пилсудского… великим князем Великого Княжества Литовского![110])
Тогда же в Варшаве создаются Белорусский национальный комитет и Польско-белорусское общество во главе с Л. Дубейковским и Б. Тарашкевичем.[111] В этой связи в своем “Дневнике” один из представителей “краевцев” Э. Войнилович отметил:
«Во взглядах белорусов и в их тактике наступил определенный перелом. Если в Минске они ежились при одном упоминание о “легионах”, то теперь они решились сотрудничать на варшавском фундаменте, для того чтобы эти легионы занимали Беларусь до самых Днепра и Двины».
Подобный вывод, однако, был весьма поспешным.
Тем временем часть членов правительства и Рады БНР собирается в Ковно, где, судя по всему, ведет переговоры о возможности создания белорусско-литовской федерации. И пока сторонники сближения с Польшей требуют воздержаться от каких-либо политических выступлений в пользу Литвы, правительство БНР 8 мая выступает с нотой протеста в связи с оккупацией польской армией Виленщины.
Как только в Ковно стало известно о подготовке к Виленскому съезду, В. Захарко собирает на совещание представителей правительства и Рады БНР Чтобы «в корне прекратить всякие возможные подтасовки белорусской общественной мысли», после совещания создается специальная делегация во главе с К. Терещенко и Т. Грибом, которая срочно направляется в Вильно.
Съезд состоялся 9–10 июня в стенах бывшего базилианского монастыря. Оказалось, что из прибывших ста двадцати пяти делегатов большинство составляют сторонники белорусских эсеров. Б. Тарашкевич вспоминал:
«Алексюк с треском провалился. Конечно, не могло быть и речи о каком-то великом князе, когда в президиум сыпались предложения самых радикальных антиоккупантских резолюций, главным образом эсеровского характера. Съезд избрал все-таки постоянный политический орган: Белорусскую раду Виленщины и Гродненщины, председателем которой был избран Клавдий Душевский».
В итоге созданная на съезде Центральная белорусская Рада Виленщины и Гродненщины выступила за возобновление деятельности Рады БНР.
21 мая правительство БНР собирается в Берлине. Позже А. Луцкевич в своих показаниях писал:
«Сам же я сделал несколько официальных визитов в Берлине (в бюро президента Эберта — к докладчику по восточным делам д-ру Мейснеру) и в министерстве иностранных дел, где вместо отсутствующего министра меня принял докладчик по восточным делам фон Блюхер. Никакой “политики” с разгромленной Германией делать не приходилось, и единственным практическим вопросом был вопрос о возможности попасть в концлагеря и завязать контакты с военными белорусами. Меня, с одной стороны, интересовал вопрос о настроениях пленных белорусов… с другой же — хотелось помочь им материально и вести среди них белорусскую национальную пропаганду. Но немецкие власти были уже здесь ни при чем, концлагерями ведал делегат Антанты русский генерал фон Монкевиц, с которым я позже и познакомился. Для агитации среди военнопленных белорусов был издан номер журнальчика на белорусском языке п[од] н[азванием] “3 роднаго краю”, где между прочим излагалась история БНР и помещен мой мемориал на мирную конференцию. В Берлине я постарался познакомиться с рядом виднейших общественных деятелей, таких как, например, Карл Каутский, Рорбах, Аксель Шмидт, с редакторами некоторых газет… Давал статьи и заметки, информирующие о белорусах, в немецкие журналы. Наконец, готовил издание информационной книжки на немецком языке о белорусах, их истории, истории белорусской литературы и искусства, об экономическом положении — но книжка эта вышла под редакцией Вальтера Егера уже после моего отъезда в Париж».
109
«Я должен был работать дальше в Гродно, — вспоминал позже сам А. Смолич, — и вообще на белорусской территории и попытаться наладить работу под польской оккупацией, охватившей уже тогда большую часть Гродненщины. На этот раз долго работать в Гродно не пришлось, так как в апреле город был уже занят поляками. Местные польские националисты были настроены против меня за мои выступления на митингах и за работу Крестьянской рады, так что оставаться в Гродно было небезопасно. Вскоре мне удалось выехать в Варшаву, где я надеялся договориться с польским правительством… о конкретных возможностях белорусской работы в период оккупации. В течение месяца я вел переговоры с правительством Падаревского, с сеймовыми клубами, но почти безуспешно…»
110
В своих показаниях Б. Тарашкевич утверждал:
«Организацию этого съезда поручили мне как представителю Виленщины и Алексюку как представителю Гродненщины. За разрешением на съезд мы обратились к “Гражданскому комиссару восточных земель” Осмоловскому. Тот ответил, что это дело большого политического значения, которое может разрешить только Славек, начальник второго отдела в Вильно. То же мне сказал и Ян Пилсудский, тогда комиссар гражданский города Вильно, добавив при этом частным образом, что Славек является правой рукой Пилсудского по всем политическим делам. Мы обратились к Славеку. Назначил нам прием на своей частной квартире. Принял нас любезно. Говорил, что слышал обо мне от моих общих знакомых, о моем участии в ученические годы в польском движении за независимость, рассказывал о своей боевой революционной деятельности (между прочим, о Безданах). Согласился дать разрешение на съезд и в конце взволнованным голосом сказал: “Было бы делом необыкновенной политической важности, если бы вы могли провести на этом съезде провозглашение Пилсудского великим князем Великого Княжества Литовского”. Я был смущен таким неожиданным предложением и замолчал, Алексюк тоже не ответил утвердительно, а теперь мол, посмотрим. На прощание просил держать этот разговор в тайне, вынул связку бумажных царских рублей (кажется, 10 тыс. — так говорил Алексюк) и передал Алексюку на организационные расходы по съезду. Деньги Алексюк принял и возгорелся вообще охотой к предложенному плану и сотрудничеству с поляками. Когда после выхода я заявил ему, что и деньги, и все предложения Славека неприемлемы, он заявил, что всю ответственность берет на себя и будет действовать самостоятельно. О предложении Славека я говорил Ивану Луцкевичу и, вероятно, Смоличу и Душевскому, а о полученных Алексюком деньгах знали и другие…»
111
«В мае 1919 г. в Варшаву приехал Смолич для установления связи с краем, — писал Б. Тарашкевич. — Имел собеседование с Пристором, тогдашним вице-министром труда, с пэпээсовцами и прочими людьми так называемой “левицы пилсудчиковой”. Постоянным представителем БНР в Варшаве был назначен инженер Дубейковский. Понятно, что никто этого представительства не признавал, но был создан легальный Белорусский комитет в Варшаве, который регистрировал белорусов и даже выдавал им белорусские бэнээровские паспорта. Этот комитет сносился по всем текущим делам с властями, как бы вроде белорусского консульства. Смолич вызвал меня в Варшаву для согласования работы с краем и использования моего знания польского языка и личных знакомств на варшавской почве. Он передал мне такие директивы белорусского правительства относительно работы и политической линии: 1) Создать краевую организацию Виленщины и Гродненщины; 2) Создать белорусскую прессу; 3) Обратить особое внимание на создание белорусских школ и издательств. Рекомендовали двойную тактику — с одной стороны, оппозиционную прессу, с другой стороны, сотрудничество с поляками, дабы “вырвать, что удастся”, особенно в области просвещения и кооперации… Смолич указал, что бэнээровское правительство в известных пределах может субсидировать работу из своего фонда, полученного путем займа от украинцев».