Все это зашло очень далеко, и если дядя Пресс сейчас же не объяснит мне все, я ухожу. Уж не знаю, куда бы я ушел, если бы дядя Пресс оставил меня тут одного. Хотя этого можно было не опасаться. В конце концов, он же мой дядя!
Лицо его смягчилось. На мгновение он снова стал похож на того, которого я знал всю жизнь.
— Ты прав, Бобби. Я слишком много взвалил на тебя. Но дело в том, что если я сейчас начну все объяснять, то мы можем опоздать.
— Куда опоздать?
— Понимаешь, Бобби, кое-какие люди попали в беду и рассчитывают на мою помощь. А мне нужна твоя помощь.
Я был и разочарован, и польщен одновременно.
— Да? И что это за неприятности?
— Слишком долго объяснять, Бобби. Проще показать.
Я не знал, что и делать. Даже если бы я решил убежать, то не смог бы выбраться сам из этого района. А передо мной стоял мой дядя, смотрел мне в глаза и просил у меня помощи. Что я мог сказать? И тут я решил признаться.
— Мне страшно!
— Я знаю. Но ты, пожалуйста, поверь, что с тобой ничего плохого не случится, пока это в моих силах.
Он сказал это так искренне, что я даже успокоился, правда, всего на пару секунд.
— А когда это будет не в твоих силах, то что? — спросил я.
Дядя Пресс улыбнулся и сказал:
— В ближайшее время нам это не грозит. Так ты со мной?
Говорят, что за секунду до смерти у людей перед глазами проходит вся жизнь. Удивительно, но со мной этого не случилось. Я не думал ни о семье, ни о матче, ни о Кортни Четвинд. Перед моим мысленным взором возник лишь один образ — мы с дядей Прессом, друзья, родные люди. Здесь и теперь. Я решил, что это хорошее знамение. Так что я собрал в кулак все свое мужество и сказал:
— Хо-хо, ну, давай, вперед!
Дядя Пресс рассмеялся и помчался вниз по лестнице. Глядя, как он растворяется в темноте, я постарался убедить себя в том, что если я иду туда вслед за ним, это еще не значит, что я полный кретин. Добежав до конца лестницы, я увидел, что он стоит перед большим проходом, заколоченным досками. Станция была закрыта, и, судя по виду этой загородки, уже довольно давно.
— Ну что, проблемы? — сказал я. — Нет прохода, да?
Дядя Пресс обернулся ко мне и с глубокомысленным видом учителя, изрекающего золотые слова мудрости, сказал:
— Нет проблем — есть лишь вызов, брошенный судьбой.
— Ну да, это и впрямь вызов — сесть в поезд на закрытой станции метро, — возразил я. — Все-таки это скорее проблема.
Все правильно, да только эта проблема не остановила дядю Пресса. Он уперся рукой в одну из досок и поднажал. Четыре доски разом упали, открывая широкий проход на темную станцию.
— А кто говорил о том, что нам надо сесть в поезд? — Он хитро улыбнулся.
Дядя отодвинул выломанные доски и нырнул внутрь. Я не знал, что дядя Пресс такой сильный! А еще я понятия не имел, зачем нам понадобилось лезть на заброшенную станцию, ночью, в этом жутком квартале. Дядя Пресс высунул наружу голову.
— Идешь?
Я посмотрел на ступени лестницы. Мне хотелось броситься бегом наверх, к мотоциклу, на котором можно умчаться отсюда. А впрочем, его могли угнать. Что мне оставалось делать? Я пошел за дядей.
Станция освещалась лишь светом уличных фонарей, просачивающимся через решетки вентиляции. Этот мягкий призрачный свет отбрасывал причудливые тени на стены и пол, углы же и потаенные закоулки утопали во тьме. Мои глаза не сразу привыкли к мраку, и лишь спустя некоторое время я увидел, что собой представляет эта старая станция. Когда-то здесь кипела жизнь. Я разглядел мозаичный узор на стенах, который раньше был, видимо, очень красивым и ярким. Теперь же стены покрылись сетью трещин, напоминающих громадную паутину. Повсюду валялся мусор, скамьи были перевернуты, из кабины дежурного по станции торчали осколки стекла. Жалкое зрелище.
Пока я стоял и смотрел по сторонам, заброшенная станция вдруг ожила. Сначала я просто услышал отдаленный гул, который постепенно нарастал. Это был шум приближающегося поезда. Потом из тоннеля ударил свет, освещая рельсы и стены. Поезд вылетел из тоннеля будто пуля, выпущенная из ружья, и понесся мимо. Я представил, как выглядела эта станция раньше, в свои лучшие времена, но это видение растаяло, словно дым, как только поезд исчез в темноте. Снова стало темно и тихо, и единственным доказательством того, что только что тут проехал поезд, был закрутившийся в вихре мусор.
Я взглянул на дядю Пресса, пытаясь определить, поддался ли он очарованию этого заброшенного уголка Нью-Йорка, но лицо его было непроницаемо. Сосредоточенным взглядом он оглядывал станцию. Он что-то искал и был явно встревожен, а это вовсе не поднимало мой боевой дух.