Б. Алмазов
Боберман-стюдебеккер
Повесть
Глава первая
Вовка был неутомимый лодырь…
…не жалея сил и времени, напрягая все свои умственные способности, он выискивал способы, чтобы не только не учить уроки, но и в школу не ходить! Вообще!
Если бы столько усилий он тратил на учебу, он бы уже академиком был. Честное слово!
Ну, если не академиком, то студентом или, на худой конец, десятиклассником, а не торчал бы в своем четвертом классе. Такие случаи бывали, когда из четвертого класса человек запросто поступал в институт. Если он гений, конечно.
Но Вовка в десятый класс не стремился и о своей гениальности тоже помалкивал, хотя в том, что он — Вовка — человек необыкновенный, не сомневался ни одной минуточки.
Разве обыкновенный человек может прочитать Большую медицинскую энциклопедию, где половина слов не по-нашему написана, а те, что русскими буквами, совершенно не понять? А Вовка прочитал! И после этого был уверен, что запросто может изобразить любую болезнь.
Особенно ему удавалось изображать боли в животе. Он недавно так корчился, так стонал, что его три дня на «скорой помощи» возили то в больницу, то обратно. Почти что десяток врачей и санитаров его рассматривали, ощупывали, велели показать язык и все-таки не могли догадаться, что у него: аппендицит, почечная колика или воспаление всех кишок сразу, — пока один старенький доктор не догадался, что у Вовки контрольная по арифметике.
Он так смеялся, этот доктор. Так радовался, даже слезы утирал.
Гений! — говорил он, похлопывая Вовку по тощему животу. — Талант. Между прочим, этот симулянт — мое воскресшее детство!
Конечно, это была случайность! Кто же мог предположить, что старенький доктор сто лет назад подобным же образом морочил своих учителей и родителей.
Но ведь даже он назвал Вовку гением! Стало быть, это было в Вовке — способности необыкновенные…
Вовка был уверен, что, когда он вырастет, сможет запросто стать киноартистом или Штирлицем… Стоило ему лежа на диване закрыть глаза, как легко представлялась стена школы и мраморная доска: «Здесь учился выдающийся… (дальше пока не заполнено)" — ну, в общем, — Вовка! И он не сомневался, что все именно так и будет. Но вот когда? Его, скажем, совсем не устраивала посмертная слава. Ему хотелось сейчас всем доказать, что он не «хе-хе-хе», а самый настоящий «о-го-го!».
Но ведь не мог же Вовка саморазоблачиться! Сказать:
— Ну что, дурачки! Ловко я вас?
Конечно, ребята бы удивились. Хотя и не все. Те, кто носили совершенно здоровому Вовке домашние задания и яблоки, вряд ли бы пришли в восторг. Про учителей и родителей говорить нечего. А прославиться хотелось. Ох, как хотелось!
Даже не то чтобы прославиться, а хотя бы оказаться в центре внимания. А то всего и славы — слабое здоровье. По справкам вообще выходило, что Вовка не болеет только в воскресные и праздничные дни. Случай, конечно, редкий, но Вовке почему-то не хотелось, чтобы к этому загадочному явлению было проявлено пристальное внимание общественности… Ему хотелось прославиться чем-нибудь другим! И такая возможность появилась.
Глава вторая
Голос у него был не шаляпинский…
…можно сказать, вообще никакого голоса не было. Поэтому на пении он сидел тихо, не орал, не бесился, как другие. И, наверное, потому, что в шуме и гаме урока учительница и свой-то голос редко слышала, она поставила Вовке пятерку в четверти.
Неизвестно почему, но вот как раз из-за этой пятерки отец сначала покраснел, потом побелел, потом пошел пятнами, как испорченный цветной телевизор… Его не смутили волны троек, которые заполняли табель; и даже двойку по арифметике, что гордым лебедем плыла по этим волнам, он вроде бы не заметил. Но когда взгляд его наткнулся на пятерку по пению, отец осатанел:
— При таких отметках ты еще поешь?! — заорал он, расстегивая брючный ремень.
Мама и бабушка повисли у него на руках, и тем самым спасли Вовку от давно заслуженной порки.
— Костя! — кричала мама. — Это не наш метод! Это непедагогично!
— Да нешто нонеча царский режим, чтобы дите истязать? — вторила ей бабушка.
— А что мне с ним делать? Что делать?! — вырывался отец.
Но и мама и бабушка держали его мертвой хваткой, и он только елозил тапочками по паркету.
— Надо как-то стимулировать его тягу к знаниям, — пояснила мама, оттесняя отца на кухню.
— Подарочек посули! — советовала бабуля, стараясь заполнить собою весь коридор и прикрыть Вовку.
— Да у него этих подарочков… — стонал отец — Только что птичьего молока нет! Железная дорога? Моментально! Велосипед — пожалуйста! Чего тебе не хватает?
И вдруг Вовка, наверное, со страху, совершенно неожиданно для себя выпалил:
— Собаки! Мне собаки не хватает!
— Я тебе слона куплю! — отец бессильно рухнул на табуретку. — Носорога африканского! Орла с вершин кавказских гор добуду…
— Вот и хорошо! Вот и решили! — поглаживая отца, приговаривала мама.
— Внучек! Ты уж расстарайся! Неуж ты глупей всех? — ворковала через час бабуля, отпаивая Вовку после нервного потрясения чаем с молоком.
— А собака будет? — спросил внук, уминая горстями конфеты.
— Отцово слово — кремень! Скала твердокаменная! — сказала бабка. — Отцово слово — олово, сказал — ножом отрезал! Шутишь! Отцово-то слово…
И Вовка подумал, что, возможно, собаку ему и купят…
Глава третья
Даже самые плюгавые малявки…
…которые вообще от горшка два вершка, оказывались в центре внимания, когда выводили гулять своих мопсиков и таксиков. И Вовка легко рисовал в своем развитом воображении привлекательную картину: он наденет мохнатый свитер, шапку с помпоном, что бабуля связала, и выходит на бульвар с роскошнейшим невероятным псом. Таким, что все прохожие останавливаются и почтительно осведомляются, какой породы эта необыкновенная собака. А одноклассники, которые сегодня Вовку не замечают, униженно выпрашивают разрешения хоть минуточку подержать поводок или разок погладить собаку. И Вовка еще подумает, кому разрешать, а кому нет. Будь он хоть отличник, хоть кто…
Мечты о собаке были так притягательны, что вытеснили из Вовкиной головы даже Штирлица. И тут выяснилось, что голова-то у него совсем не плохая.
Уроков он, как и прежде, не учил, но поскольку уроки «мотать» перестал, изображая разные болезни, и на занятиях присутствовал, то кое-что в его голову залетало. Постепенно в его дневнике перестали гнуть лебединые шеи задумчивые двоечки и весело закудрявились тройки, а неизменная пятерка по пению подкрепилась пятеркой по труду и двумя четверками, по физкультуре и рисованию. Так что когда за день до Нового года Вовка торжественно положил перед отцом табель, он был почти уверен, что необыкновенная собака сейчас же вбежит с лестницы в квартиру.
— Молодец! Можешь ведь, когда захочешь! — сказал отец, подписывая табель с таким удовлетворением, словно он самолично исправил все двойки на тройки. — Старайся и впредь! — и уткнулся в газету.