Почти все столики заняты. Хромой аккордеонист сейчас отдыхает на своей угловой эстрадке. Никто не танцует. Хорошо видны даже парни, пьющие пиво за дальним столиком, на носу. Они поют что-то маршевое, по-фламандски, постукивая кружками.
— У вас имеются еще помещения, — сказал Маркиз.
— Прошу вас, идемте, — клетчатый обрадовался, словно ждал этого. — Для вас все открыто, мсье.
Он впустил Маркиза в узкий, полутемный коридор. За дверью справа визжала, хохотала женщина, колотилась обо что-то мягкое, будто отбивалась от щекотки. Слева пели под гитару, пьяными, умирающими голосами. Клетчатый постучал в последнюю дверь. За ней тихо. Комнатка, в которую вошел Маркиз, была прежде душевой, о чем свидетельствовали плитки на стенах, остатки железок, державших некогда перегородки.
Вслед за Маркизом и клетчатым вошло еще несколько мужчин. Они молча, не торопясь, не глядя на Маркиза, расселись на табуретках, с таким видом, будто то, что сейчас предстоит, им совершенно безразлично. Маркиз взял свободную табуретку, отнес к стене и, не дожидаясь приглашения, сел. Пятеро — сосчитал он.
Одного он узнал сразу. Гиги Сальпетр, сын виноторговца, в свите полковника-фашиста самый усердный и злобный.
Начал клетчатый.
— Месье разыскивает некую мадемуазель Эттербек, — сказал он, глядя в пространство и раскачиваясь на табуретке. — Слыхали, мальчики? Нет, никто не слыхал. Швейцар сказал мсье Маркизу, что мадемуазель не приходила. Все же Маркиз настаивает...
Клетчатый картинно жестикулировал, напоминая Маркизу провинциального актера из какой-то комедии. Выпячивал грудь, поглаживал волосы, наслаждаясь собственной речью. Гиги трясся от нетерпения. Его сосед зевнул — грузный, красномордый детина, устремивший глаза на носки своих ботинок. И его узнал Маркиз. Бишо, развозчик молока Бишо, подозреваемый в скупке краденого...
— Прошу убедиться, мсье Маркиз, среди нас нет мадемуазель Эттербек. Или вы сомневаетесь? Снять штаны перед Маркизом, а?
У Гиги смех перешел в икоту.
— Красная тварь, — выдавил Гиги, задыхаясь. — Красная ищейка!
— Фу, Гиги! — воскликнул клетчатый. — Где вас воспитывали, Гиги! Перед нами маркиз, как-никак, а? Маркиз удостоил нас своим посещением, а ты...
Маркиз поморщился. Его титул был для него партизанской кличкой — и только. Для товарищей, для боевых друзей — Маркиз. Пускай для Жермена, бог с ним, смешно обижаться на доброго старика. В устах клетчатого «маркиз» — скорее оскорбление.
— Я думаю, маркизу не следует опускаться так низко. А, мальчики? Он слишком любопытен — мсье маркиз. И нам это не нравится, Тебе нравится, Гиги? Нет. А тебе, Бишо? Тебе, Петер? Нет, никому не нравится, мсье маркиз. Вы нас, к сожалению, вынуждаете принять крайние меры.
Клетчатый сунул руку в карман и вытащил небольшой, плоский пистолет.
Все было так театрально в ужимках клетчатого, в его речи, словно отрепетированной перед зеркалом, что и пистолет показался Маркизу бутафорским.
Но тут клетчатый закончил свой монолог. Пистолет на его ладони. Голова клетчатого застыла на фоне белых плиток, и в памяти Маркиза вдруг возникли такие же плитки — с пятнами крови. В квартире, где произошло убийство.
Он видел кровь на поле боя, кровь на траве, на земле, на гранитной облицовке канала или на песке прибрежных дюн. Но вот к чему он не привык до сих пор — это к пятнам крови на постели, на книге, на кухонном столе, усыпанном хлебными крошками. Особенно потрясла его почему-то кровь на плитках в ванной, на их глянцевой, чистой белизне. Она вызывала ужас и тошноту.
— Давайте покороче, — услышал Маркиз. — Предложение простое — не соваться куда вас не просят. — Клетчатый больше не паясничает.
— А вы давайте точнее, — сказал Маркиз.
— Пожалуйста! История с Дювалье вас не касается. Между прочим, он сам виноват. Он маньяк, ему почудилось невесть что... Напал на честного человека, и тот, понятно, должен был защищать свою жизнь. Словом — да или нет?
— Нет, — сказал Маркиз.
Клетчатый взвел курок.
— Очень жаль, — произнес он.
Клетчатый прицелился. Дуло прыгает. «Не посмеет, — сказал себе Маркиз. — Не посмеет». Он вспомнил демонстрантов у ратуши. Нет, не посмеет. Тем более — здесь, на «Ландыше». Не место для расправы.
Крохотная, злая пустота чернеет впереди, кружок пустоты в блестящем стальном ободке.
Маркиз безоружен. Его пистолет — дома, в ящике стола. Маркиз редко носит пистолет с собой, боится его. Вдруг попутает грех, пальнешь сгоряча. Частному детективу полагается быть осторожным до щепетильности.