— Вы простите меня...
В помещении было холодно, и помощница Дорша куталась в огромную шаль, достававшую ей до пят, но он сам храбро щеголял в морской фуражке и в короткой, очень легкой на вид курточке, словно поклялся не отрекаться — даже внешне — от моряцкого своего звания.
— Я тут, в вашем районе, по одному делу, — сказал Чаушев, — и кстати решил зайти к вам. Не знаете ли вы случайно Марту Ивановну Дорш?
Еще вначале, знакомясь, он сообщил, кто он и откуда, но ни тогда, ни сейчас не мог уловить в глазах Дорша ничего, кроме любопытства.
— Есть такая, — кивнул моряк.
— Родственница ваша?
— Десятая вода на киселе. Двоюродная тетка. Да, знатная родственница.
Он иронически хмыкнул.
— Почему знатная?
— Давайте так, я отпущу людей, и мы поговорим... В сторонке, где никто не мешает.
Чаушев ждал продолжения нервно. Догадки в его мозгу сталкивались и рассыпались. Сдается, моряк не очень высокого мнения о Марте Дорш. Вряд ли они в близких отношениях. Не знает еще, что она умерла.
Потом Михаил устал гадать. Он прижался спиной к трубе, в которой булькала горячая вода, наслаждался теплом.
— Извините, вам некогда, наверно, а я...
— Ничего, — сказал Чаушев.
— Увлекательная у вас профессия. Я мечтал мальчишкой... Потом на археологию потянуло. Мы в Крыму жили, я к раскопкам примазался. Так вот, относительно тетушки...
— Она умерла, — сказал Чаушев.
Нужно ли было выкладывать так скоро? Аверьянов сказал: «Смотри сам, на месте будет виднее». Чаушев не рассуждал, ему просто показалось, что скрывать незачем.
— Да? И давно?
— Недели две.
— Я-то вам едва ли гожусь. Да вас что интересует?
— Именно в связи с ее смертью... По некоторым данным, у нее были крупные ценности. Одно из двух, информация неверная или...
— Спрятано? Украдено?
— Возможно, — кивнул Чаушев.
— Меня это никогда не трогало, — подхватил моряк. — Может, что-то у нее и осталось, от отца. Я ведь не был у нее ни разу. И вообще... Один только раз разговаривал с ней, и то через дверь.
— Через дверь?
— Да, представьте!
— Родственники, — покачал головой Чаушев. — Она что же, не отперла вам?
— Именно нет... Вы смеетесь? Клянусь честью, я не шучу. Дело в том...
— Димитрий Петрович! — раздалось в коридоре.
— Ну что, дружок? — отозвался Дорш. — Вы извините меня? — он повернулся к Чаушеву. — Опять у нее не ладится. Девочка мировая, но не привыкла еще.
Чаушев стоял, грелся у трубы, чувствовал, что верит Доршу, и спрашивал себя, как это получается. Везет, что ли, на хороших людей? А вдруг Дорш разыгрывает, сочиняет для отвода глаз?
— Видите ли, — возобновил рассказ Дорш, — я стучал. Крепко стучал, кулаки отбил. История чудацкая. Понимаете, когда я. подошел к двери, мне почудилось, там, в квартире, двое, мужчина и женщина. А может, не почудилось... Я столько думал, что теперь теряюсь. Женский голос был, это точно. А когда я начал бахать, все затихло. Какого черта, думаю! Молочу сильнее. Шаркает кто-то. Женщина. Спрашивает — кто там? Тихо, робко. Наверно, напугал я ее. Силенки еще были. Говорю, я к Марте Ивановне. Не открывает. Вы кто такой? Я докладываю: Димитрий, двоюродный племянник. Стоит за дверью, слышно, как дышит, не открывает. Что вам нужно? Фу ты, целый допрос! Говорю, зашел узнать, не требуется ли моя помощь. Нет, отвечает, не требуется. Тогда я спрашиваю — заело меня, — а вы кто такая. Слышу: я Марта Ивановна. Племянников никаких я не помню, не знаю, ничего мне не нужно. Быстро так отщелкала, потом подышала еще — и шарк, задний ход. Я обалдел. Как же это она не помнит, когда она... Положим, видела-то она меня только маленького. Ну, что делать? Поцеловал пробой, как говорится... Теперь для меня что-то брезжит.
— То есть?
— От больших ценностей и заскок. Боялась меня, должно быть. Решила, ограбить собираюсь...
— Число не помните? — спросил Чаушев.
— Сейчас прикинем. Из госпиталя я вышел двадцать второго... День, еще день, — он загибал пальцы. — Двадцать пятого декабря.
— В котором часу?
— Днем. Часов в одиннадцать.
На другой день Марта Ивановна уехала в Токсово. День спустя в дом угодила бомба.
— Вы, значит, допускаете, — спросил Чаушев, — что у нее были драгоценные вещи?
— Отец у нее — дай боже! Первый богач в нашем городке. Иван Дорш, миллионер...
— Иван, а не Иоганн?
— Мать у него русская. Отец — тот из немецких колонистов. Мы все, Дорши, от колонистов. Когда-то имели арийскую кровь, — усмехнулся моряк.
И тут открылась перед Чаушевым страница прошлого. Старая, дореволюционная Каховка, сахарный завод, принадлежащий Ивану Доршу. В конце прошлого века Дорш головокружительно богатеет. Завод свой поручает управляющему, сам становится москвичом, покупает особняк, устраивает пышные рауты. Каховка впитывает слухи об удачливом земляке. Ударился будто бы в путешествия, для чего приобрел яхту. Охотится в Африке на львов, комнаты разукрасил мордами зверей-страшилищ, отравленными копьями и даже привез черную женщину. Готовит ему будто африканские блюда, кладет чертовские снадобья и приворожила. С женой миллионер разошелся.