— Папа был в курсе... А детей решили не посвящать. Мне мама прошлой осенью сказала, как вернулась последний раз из Кисловодска... Незачем, говорит, вам было знать. Мама права, конечно. И нам пришлось бы скрывать. А что за жизнь, когда надо скрывать...
«Да, удивительно все просто, — думает Чаушев. — Почему я не догадался?»
Бывало, он целыми днями не расставался мысленно с той, которая назвала себя Мартой Дорш. И, однако, не сообразил... Наша фантазия не всесильна. Злоба дня подчиняет ее, оказывается. Война, город в блокаде не позволили представить человека, взявшего себе немецкую фамилию, немецкое происхождение. Добровольно!
Теперь воображение Чаущева опережает рассказ Зины. Третий сбрасывает рюкзак. Он чувствует себя в безопасности. Он представился дальним родственником Доршей, потомком общих предков. Ход вполне логичный. Женщина перепугана насмерть. Это и нужно третьему. Если она выдаст — подлог раскроется. Нет, не выдаст...
Очень долго хранилась в Германии, в некоем центре разведки, короткая запись. Ее аккуратно берегли. И вот она пущена в игру. Третьему велено было сказать: «Я к Литовцевой. Надеюсь, она не забыла свою настоящую фамилию — Дорш». Он выполнил указание в точности. «Позовите вашу хозяйку», — сказал он потом, насладившись испугом женщины. Она у него в руках. И вообще, что может грозить ему в умирающем городе? Удивительно самоуверенны были тогда фашисты! Сейчас это кажется странным... .
— Нянечка ему говорит, хозяйка не здесь. Сама в панике, — как быть? А немец выложил хлеб, мясные консервы. Не стесняется ничуть. Я, говорит, с той стороны. Нянечка уж догадывается. Консервы немецкие. Закусывают они. В это время стук в дверь.
— Моряк, — сказал Чаушев.
— Кто?
— Еще один Дорш...
— Ах, так вы знаете? Нянечка его прогнала. Она почти мертвая была от страха. Но ведь этот Дорш, дальний мамин племянник, нашумел как раз кстати. Фашист сразу скис.
Еще бы! На учете этот Дорш не числился, в планах не значился. К неожиданностям гитлеровцы были плохо приспособлены. Понятно, третий подслушивал. Несомненно спросил: что еще за Дорш суется?
— А нянечка тут вернулась в разум. Она так и сказала маме потом. Заявляет немцу: странный, мол, тип стучал. И что ему нужно? Чуяла, фашист за спиной стоял, передала весь разговор, ничего не прибавила и не убавила. Ну, он спрашивает: где хозяйка? На Васильевском острове. Можно сходить... Нет, отвечает, ходить пока не стоит. Боится. Но она смотрит, ей он еще больше доверился...
Да, вполне естественно. Ему понравилось, как она себя вела, как объяснялась через дверь. Случай подал ей испытание, и она, с точки зрения третьего, выдержала. А ее просто колотил страх, и когда он унялся...
Чаушев не перебивал вопросами, его вдруг охватило что-то вроде спортивного азарта: а подтвердит ли Зина то, что стремительно рисовалось ему в уме? Третий благодушно сидит, развалясь за столом, как дома. Для него это, в известной степени, немецкий дом. Верно, снисходительно цедит похвалу самозванной Марте, — она ведь свято сохранила тайну своей хозяйки, храбро носит немецкое имя.
— А меня, говорит, зови — господин Карл. Начал сулить всякие блага от фашистской власти. Потом спрашивает: нет ли каких-нибудь ценностей в семье? Очень важно, чтобы они не пропали. Тут наша нянечка смекнула. Как же, есть, говорит. Например, слон из золота, с бриллиантовыми глазами. Он у хозяйки, на Васильевском. И еще много добра. Я схожу к ней, а вы побудете. А слона уже не было, слон в Эрмитаже! Ну, господин Карл загорелся. Отлично, говорит, сходите! В Германии, говорит, имеются лица, готовые приобрести эту вещь. Можно заплатить деньгами или продуктами...
И все закончилось приблизительно так, как и представил себе Чаушев. Нянечка утром заперла немца в квартире и ушла. Сказала, до завтра.
— И прямо на Васильевский, к маме... Прибежала в безумном состоянии, — как быть? Заночевала у мамы. Обе переживали страшно, вдруг удерет! Но парадная дверь у нас была дубовая, крепость необычайная, и замки — будь здоров! Да с какой стати ему бежать? Продукты есть, ждет себе спокойно: А надоест ждать, все равно ломать побоится...
Да, и это легко понять. Две женщины небось не спали и минуты. Вот бы разделаться с немцем своими силами, тайком! Уморить его там... А если пойти утром и сообщить, куда надо, спросят: почему медлили? Надо было немедленно...
Вот нянечка выкладывает хозяйке хлеб, сало, банку консервов. Немец наверняка передал гостинец для «фрау Дорш». И хозяйке, верно, противно было сперва принимать еду из рук врага, а потом рассудили обе — как, бывало, сам Чаушев при виде трофейной фасоли, — что продукты-то небось наши, уворованные у нас... Да и голод взял свое. Силы ох как нужны, особенно когда такой казус.