- Страшно, - не стал притворяться смелым Никитин. - Но слезы ваших солдат и меня растрогали.
Поехали обратно в город. Никитин после долгого молчания, потрясенный кратким заключением, спросил у генерала, откуда взялась эта странная камера в форме яйца?
- Это форт Вильгельма, - пояснил Бабкин.
.Николай I был женат на прусской принцессе, поддерживая родственные связи с Берлином, сам часто бывал в Пруссии, и Гогенцоллерны навещали его в России. Одно из свиданий с братом жены, Вильгельмом (тогда еще наследным принцем), состоялось в Бобруйске. Как-то вечером Николай с шурином катались верхом в окрестностях города, и, въехав на холм, Вильгельм сказал, что эта возвышенность самой природой создана для сооружения на ее вершине форта. Император согласился заложить здесь форт, как "предмостное укрепление" Бобруйска.
- И назову его "фортом Вильгельма" - в память о нашем приятном свидании, - сказал русский император.
- А я, - ответил шурин, - пришлю из Берлина инженера для строительства этой фортеции.
Немецкий инженер и создал внутри каземата эту страшную яйцевидную камеру, прозванную "мешком", но выдумал ее не он сам, а скопировал с камер средневековых тюрем. Коляска уже вкатилась в окраинные сады Бобруйска, Никитин спросил:
- А сидел ли кто в этом ужасном "мешке"?
- Свято место пусто не бывает, - мрачно ответил ему комендант. - Того, кто сидел, давно нет в живых, но я хорошо знал его. В ту давнюю пору я был капитаном Преображенского полка, мне и поручили отвезти его в этот бобруйский "мешок".
- Кто же этот человек, если не секрет?
- Секрета нет. Это грузинский князь Александр Дадиани, а история его ареста и заключения весьма поучительна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Князь Дадиани был типичным баловнем судьбы, но очень знатным. Предки его по отцу еще в XIII веке получили Мингрелию в подарок от царицы Тамары, а мать была из семьи Нарышкиных, родственных царской династии. Шутя он окончил Пажеский корпус, шутя Николай I навесил ему на грудь пышный аксельбант своего флигель-адъютанта, шутя он бежал от долгов из столицы на Кавказ, где стал полковником и командиром Эриванского полка. В то время командующим войсками Грузии был барон Григорий Розен, женатый на графине Зубовой, - вот на их дочери, Лидии Григорьевне, и женился князь Дадиани.
Так-то вот тридцатилетний Дадиани, едва ли способный командовать ротой, "очутился вершителем судеб нескольких тысяч солдат и более сотни офицеров, большинство из которых годились ему в отцы".
А женитьба на дочери командующего вознесла его выше меры, он разговаривал свысока, на любое замечание отвечал бранью и оскорблениями, а мнение о нем солдат-эриванцев я цитирую буквально со слов Рукевича, который в то время служил солдатом в Эриванском полку князя Дадиани:
- Пустой человек! - говорили старые кавказцы. - От своих грузин отстал, а к нашим не пристал. На нас же, на солдат, глядит, словно на рабочих скотов. А петушиться-то горазд. любит.
Но тот же Рукевич писал, что князю простили бы многое, если бы он хоть изредка позаботился о солдатах, если бы он разговаривал с людьми, не оскорбляя их поминутно, раздавая направо и налево зуботычины. Наконец (и это, пожалуй, самое главное), князь Дадиани видел в солдатах Эриванского полка не слуг отечеству, а лишь своих бесплатных крепостных, обязанных на него работать, и не только солдат закрепостил он, но превратил в рабынь и жен солдатских. А кому пойдешь жаловаться, если князь Дадиани зятем у самого командующего? Между тем барон Г. В. Розен был человеком честным и небогатым, приданое за его дочерью оказалось мизерным, и потому князь Дадиани обратил свой полк не против врагов России, каких тогда на Кавказе было немало, а на благоустройство своих обширных имений в Манглисе (позже ставшем дачным местом грузинской столицы).
Так "служил" Эриванский полк до 1837 года.
В этом году Николай I решил посетить Кавказ. Приближаясь к Тифлису, император заметил много людей, рывших канавы; по тому, как эти оборванцы вытянулись перед ним и его свитой, скакавшей по бокам коляски, царь признал в них служивых.
- Какого полка? - окликнул он их.
- Эриванского карабинерного.
Пастухи гнали в горы отары овец - того же полка, мостили дорогу каменщики - того же полка; наконец, от быстрой езды загорелись оси колес царской коляски, и побежал за водой с ведром к ручью босяк - того же карабинерного.
- Поди-ка сюда, - поманил его царь, когда оси перестали дымиться. Сознайся мне, каково тебе служится на Кавказе?
Тот по простоте душевной сказал, что плохо. На винокуренном заводе в Манглисе - жить было можно и пьян каждый вечер, а вот как наладили его мыло варить на продажу в Тифлисе - стало хуже:
- Потому как мылом помоешься, а есть-то хоцца! Вот и хожу, как дурак, сам чистый, а в животе пусто.
- Ну, ладно, - сказал император, - вижу, что заехали мы в царство винокуров да мыловаров. Катенин! - окликнул он своего адъютанта. - Давай, Катенин, сворачивай с шоссе - скачи в Манглис, разузнай, что там у князя Дадиани, и в Тифлисе вечером мне доложишь.
В имении князя Дадиани размещался и штаб Эриванского полка; прослышав, что царь близится к Тифлису, Дадиани снарядил в Манглис своего адъютанта, чтобы как можно скорее обул и одел солдат, чтобы спешно раздал им жалованье. Но Катенин уже был в Манглисе, "перед ним выстроились более 600 каких-то нищих оборванцев и босяков, не имевших даже отдаленного сходства с воинскими чинами". Эриванцы в один голос сообщили Катенину, что на полковой барщине ни копейки не заработали, а секут не только солдат, но и жен их, которых князь - командир полка, принудил к работам. Тут прискакал посланный от Дадиани адъютант и начал направо и налево сыпать в солдат медяки из торбы:
- Хватит врать, что вас обижают. Если вам и этого мало, так его сиятельство сулит еще торбу прислать.
Катенин поскакал в Тифлис - для доклада. Николай I выслушал его и, помолчав, воскликнул:
- О, великий Шекспир, где ты?..
9 октября царь с утра был на смотре грузинской кавалерии за Курою, а в полдень назначил смотр гарнизона Тифлисского и Эриванского полка на Мадатовской площади. День выдался очень жаркий, солдат начали готовить еще с ночи, загодя их выстроили на площади, они устали, изнемогая под тяжким бременем мундиров, скаток, ружей и амуниции, "а первая шеренга с их густо нафабренными усами и бакенбардами не смела даже улыбаться". Стояли. Ждали. Чтобы поглазеть на царя, площадь запрудила громадная толпа горожан, много людей сидело на крышах, а на балконе дома Шемир-хана восседало семейство барона Розена и Дадиани, веселые и разряженные. Ожидание затянулось, несколько солдат упали из строя при обмороках.