Я поручаюсь за мальчишку.
Дай в путь нам своего сынишку.
Как только из тумана нас выведет каноэ,
Я ветру за него замолвлю слово.
Вернётся он назад течением свободным
И род прославит свой поступком благородным».
Тростник шептал, тростник качался –
И вместе с нами оказался
В каноэ смелый рулевой -
Тростник-малютка удалой.
Теперь, когда нас стало трое,
Берег оставило каноэ.
Туман и ветер заключили договор:
До середины вод скрыть озера простор.
Туда и вёл каноэ проводник,
Наследник берега и ила ученик.
Мне показалось, что в тумане
Мы были не одни.
Бобры скользили рядом с нами,
Отсчитывая дни.
Их спинки серебром сверкали
Озёрных сонных вод,
Над ними бабочки кружили
Весенний хоровод.
Вода была ещё холодной
И вязь свою плела
Под плотным пологом густого
Тумана полотна.
Льда не осталось.
Он ушёл, оставив до зимы
Их отношения с водой свободными.
Туман редел, бобры уплыли.
Мы к середине выходили
И озера, и дня.
Наташа посмотрела на меня.
И улыбнулась улыбкою сестры,
Словно припасены
Уже подарки были,
И друг за другом выходили
Феи.
«Вас дольше я держать не смею», -
Она сказала тростнику.
И ветру протянув руку,
Расправила ладонь.
И я почувствовал, какая
Разлилась гармония.
Он пальцы ласково её перебирал,
Словно посланья считывал сигнал.
Вдруг подхватил тростник,
Его поднял на миг,
На воду бережно спустил
И в путь обратный отпустил.
Наташа села, подняла весло.
Каноэ дальше мягко понесло.
Разголубило небо воду,
И я почувствовал свободу
Её движений озорных
И сладость мыслей молодых.
Слетали капли с лопастей весла,
Пронзала искрами их светлая весна.
На каждой лопасти всё те же два бобра,
Как на запястье, цвета серебра.
Я змейкою косы её узнал -
Страх совпадений меня больше не держал.
С бобрами будто чувствовал теперь единство,
Отцовства гордость, счастье материнства,
Любовь сестры и помощь брата.
И мыслей этою объята
Была Наташа.
Каноэ наше
Меж тем достигло берега другого.
«Ты помнишь, я тебя просила
Слово, пока плывём мы, сохранить.
Теперь ты можешь подарить
Его мне музыки звучанье.
С тобою дальше я пойду лишь как воспоминанье.
На берег не могу ступить.
Я дяде поручу хранить
Свет твоего дыханья.
Теперь послушай. Ты узнаешь,
Когда блокнот перелистаешь,
Что за реальностью одной,
Стоят незримые порой
Миры.
Их судьбы переплетены,
В спирали объединены календарём
И проявляют свою сущность день за днём.
«Поймём мы или не поймём,
Придём мы или не придём,
Бредём мы или не бредём,
Прядём мы или не прядём», -
Тут раздалось из-за бугра,
И мы увидели бобра.
«А вот и дядя, наконец!
Всё так же юн,
Всё так же стар»!
«На полминуты опоздал.
Дитя, я рад тебя узреть!
Чтоб мне зимой обындеветь!
Так это он, наш мост хрустальный,
Наш кубик костяной игральный!
Спрыгай-ка, Глеба на брежок!
Возьми вот, скушай пирожок!
Он с ягодой лесной,
Тебе не опасной.
Дитя, ты здесь нас подожди.
Тебе на берег не сойти.
Мы с Глебом обернёмся быстро.
Чтоб в крынке молоко прокисло!
Давай, петух, слетай с насеста!
Не пропадёт твоя невеста».
Не знаю сам, как вышел я.
Воля оставила меня
Уже давно.
Как будто всё предрешено
Задолго было,
И пирогом меня кормила
Бобрёнка цепкая рука.
Я повернулся — ни следа
Наташиного изображенья.
И только воображенье
Милый лик
Явило мне её на миг.
Мой спутник был уж далеко.
Я чувствовал, что молоко
Прокиснуть в крынке вполне может,
Если бобёр мне не поможет.
К Наташиному дяде поспешил,
Как будто тыщу лет знаком с ним был.
«Дядя, постой!
Мне говорить бы надобно с тобой!
Скажи мне про племянницу твою,
Её Наташей вслед за ней зову».
«Её история в блокнот твой не войдёт.
Ты приезжай на Старый Новый Год.
Ну как пирог? Спекла его голуба.
Двенадцать желудей под дубом».
«Пирог вкусён, да странен малость».
«Смотрю, и крошки не осталось.
Он — из каштановой муки.
Отнять старуху у клюки!
Что Сумароков ваш, пострел,
Все ягодки собрать успел?
Ох кабель мой медяный!