Я с трепетом душевным заставил себя взглянуть за борт на круто задранный трап, едва касающийся каменного причала Медвежьего крыла. На середине трапа прижималось к деревянным перекладинам нечто, напоминающее кошмарное создание из фильмов-ужасов про оборотней. Узрев мою бледную физиономию, существо похожее на небольшого горбатого медведя со злобными чёрными глазками и маленькими ушками, покрытое буро-белёсой длинной шерстью, открыло красную пасть, полную острых бледно-жёлтых зубов и угрожающе на меня зашипело. У меня перехватило дыхание и я издал ответное шипение, смахивающее на хрип удавленника: «Ма — а — ах — ма!!!» Меня грубо отпихнули в сторону. Алексей Иваныч красный и злой, матерясь размахивал лохматой шваброй, пытаясь напугать существо на трапе. Это порождение туманного, промозглого времени суток, когда в более южных широтах должна быть тёмная ночь, ощерилось ещё раз и недовольно рявкнув, спрыгнуло с трапа. Помахивая коротким, но пушистым пучком шерсти (видимо исполняющим обязанности хвоста) оно ретировалось в большую щель дальней скалы.
«Росомаха, сволочь подлая и откуда она здесь?» — запыхавшийся Алексей Иваныч наконец решил прояснить ситуацию — «На всём полярном побережье, да и на востоке Кольского их полно, а на остров то она как допёрла, с материка зимой на льдине приплыла, что ли?» Я наконец пришел в себя. Изумление и растерянность сменились здоровым юношеским любопытством и я попытался узнать подробности о только-что чуть не посетившей наш борт волосатой зверюге. «Алексей Иваныч» — начал я чуть заискивающе — «А почему, вы росомаху принцессой назвали?» Второй штурман взглянул на меня сверху вниз и усмехнувшись объяснил: «Принцесса и есть. Она когда по трапу то карабкалась всё лапы отряхивала при каждом шаге и брезгливо так, будто аристократ на конюшне, в навоз наступивший.
Хотя слово принцесса в этом случае не очень к месту, скорее принц. Это ведь самец был, судя по размерам. Длина почти в метр и весу в нём килограмм пятьдесят не меньше. Он мачту нашу корабельную видать за дерево принял. Она ведь, мачта то наша вся в верёвках, с бегущим такелажем и блоками. Капитан на всякий случай для грузовых работ стрелу велел снарядить. Ну чем для росомахи не дерево. Любимое место для них. Заберутся повыше и сверху в засаде добычу поджидают. Дождутся и камнем на жертву. Когтями длиннющими в холку вцепятся и к горлу, чтобы значит яремную жилу перегрызть. Матерая росомаха и взрослого оленя завалить может и с волком, а то и с медведем за добычу сразиться. Бывает и на человека по ошибке нападает, когда сильно оголодает или если в угол её, как крысу загнали. Всё из засады норовит, исподтишка. Подлый зверь, просто гиена северная. Так она на медведя больше смахивает, но сама родственница куницы, а приглядишься всеми повадками прямо гиена африканская и шипит и рявкает похоже.
Ты вот что, малой. Мы с тобой сейчас трап на борт затащим, а то ведь он упрямец — росомах то этот. Не ровён час и вернутся может, а оно нам надо. По тросам швартовным небось не заберётся — на них щитки от крыс. Иная ловкая крыса и перелезет, а он нет — крупноват, да и водицы морской побаивается». Мы со вторым общими усилиями принялись «вирать» (поднимать) трап на палубу. Моросящий дождь превратился в несильный, но довольно противный ливень и после поднятия трапа на палубу второй милостиво разрешил мне коротать вахту в каптёрке, под боком у боцмана. Этой царской милостью я и не замедлил воспользоваться. Поведав Устинычу только что пережитую и художественно прочувственную «Легенду о Росомахе», я получил от него похвалу за живой и образный язык изложения, после чего с чувством исполненного долга принялся дослушивать прерванную по вине приблудного хищника всё ещё неоконченную «Гренландскую повесть».
Боцман, как профессиональный рассказчик прочистил горло (обошлось без тренировки дикции, типа: «Корабли лавировали, лавировали…»), отхлебнул чай из кружки и пошевелив сивыми усами, не торопясь продолжил: «Мясом мы запаслись изрядно. После того, как мы двоих бычков подстрелили и освежевали, вдруг слышим неподалёку мычание и жалобное такое, как будто телёнок плачет. Пошли мы на звук и неподалёку набрели на несчастного. Бычок-подросток молодой совсем. Он видать на мох позарился, который каменный холмик облепил. Ну и подскользнулся после дождика на скользком, да так неудачно, что ногой в расщелину попал, ну и заработал открытый перелом. Мается бедный, а чем поможешь — конец ему, не жилец. Жизнь порой штука жестокая. Вообщем помогли ему, чтоб не маялся бедолага. Ну а мясо молодое, нежное забрали — не пропадать же добру. Чистого веса центнера три с половиной вышло и это с учётом того, что мы по указанию Миника только лучшие части туш прибрали, а оставшееся и пары часов не залежалось. Сначала собачки наши полакомились, а чуть погодя и местная шушара подоспела — песцы — лисы полярные. Тявкают, чавкают, чуют, что весной их не тронут — мех песцовый только зимой хорош, ну и пируют без оглядки. Мы и сами мясца наелись вдоволь, как и мечталось на костре запечённого».