Отдохнули мы после обильной трапезы перед обратной дорогой, под охраной всё той же шкуры медвежьей и пока я почивал Миник успел раньше встать и из подручных средств волокушу соорудил, чтобы добытое мясо транспортировать. Двинулись потихоньку, чтобы собачек не утомлять. Один на нартах правит, другой пешком рядом, если дорога ровная. Каждый час привал, упряжке отдых. Так мы в пути пробыли сутки не меньше, хотя поди знай сколько точно, когда над головой луна вместе с солнцем на пару зависают. Наконец добрались до места. Гляжу, а нас встречают. Картина достойная кисти Рокуэлла Кента, Гренландию рисовавшего: Стоит толпа — человек тридцать не меньше. Инуиты на белом, твёрдом снежном насте, на фоне белых ледяных иглу. Все одеты в длинные зимние парки, лица серо-смуглые, раскосые, без тени эмоций. Все похожи, как близнецы и словно в вечность смотрят и молчат, как статуи. Не по себе мне стало от такой встречи, как будто к духам, словно шаман-ангакок на «тот свет» в гости заехал.
Миник, спасибо выручил — развеял это белое безмолвие. Прокричал он что-то по инуитски родне своей — людям Калаалит Анори и слава Создателю задвигались статуи. Кричать стали, смеяться, улыбаться, руками размахивать. Лицами ожили — индивидуальности приобрели: у кого рот щербатый, нос плющеный, у кого губа заячья. Вообщем нормальные люди, не без изъянов, а оно всяко лучше, чем гренландских зомби изображать. Окружил нас народ инуитский и как может радуется нашему возвращению. Миника о чём то расспрашивают. Старшие, как водится, посерьёзней, не суетятся, а молодёжь, та не стесняется и обниматься лезет, носами потерется и по плечам его дружески охлопывает. Они и мне рады и улыбаются и по плечу бы готовы похлопать, как Миника, да вот беда — самый рослый из них это Миник и он мне по грудь, а остальные мужчины, не в обиду им будет сказано невысоки, едва ли «в пупок дышат».
Женщины кстати порой покрупнее иного мужика- инуита будут и выглядят всяко уж не слабее. Честно сказать красотой дамы местные не блещут, однако из молодых попадаются особенные экземплярочки. Я то сразу смекнул — это метиски. У них и цвет кожи нежней и приятнее и черты лица почти европейские, а инуитские особинки им только шарм дополнительный придают. Тут все разом как то примолкли, толпа расступилась и идёт к нам с Миником навстречу молодая инуитка, лет двадцать не больше. Если бы я художником был, то написал бы её портрет и назвал бы его «Лик Гренландии». Было в ней какое то величие и в походке и в осанке, но лицо, что твоя Снежная королева, только смуглая, скулы крупные и чёрные глаза с легкой азиатской раскосинкой. Миник меня локтем ткнул, я наклонился, а он и говорит мне на ухо шёпотом: «Это Ивало — вдова Нанока и дочь того самого Иннека, который навлёк на Калаалит Анори „Проклятие одноглазого Большого белого“. Она хочет поблагодарить тебя за то, что ты наказал убийцу её отца и мужа».
Я оробел от неожиданности и думаю про себя: «Однако исключительно хороша эта Бабочка — вдова Медведя и дочь Огня». Подошла она вплотную и смотрит на меня. Я хотел наклонится, чтобы поздороваться, да так неловко вышло, не пойму как, но будто меня что-то толкнуло в спину. Я покачнулся и прямиком на коленки перед ней бухнулся. Стыдно — страсть и вот стою я на коленях перед красавицей Ивало, а она ничуть не смущаясь со всей серьёзностью, без улыбки, своей щекой к моей небритой физиономии прижалась и молчит. Пахнет от неё морем солёным и черникой ягодой. Я как обмер весь и будто счёт времени потерял. Вроде как со стороны смотрю на себя, стоящего на коленях и на Ивало своей щекой к моей прижимающуюся. Знаешь век бы так простоял и не пожалел бы.
Сколько то времени прошло не упомню, но как бы очнулся я, словно на базаре. Все делом заняты — мясо делят и комментируют происходящее в три десятка глоток. Миник на правах добытчика процессом руководит, ангакок — Большой Джуулут в сторонке на нартах сидит и трубку курит задумчиво. Я видимо всё таки устал с дороги. Хозяева это заметили и меня на отдых в ближайшее иглу проводили. Улёгся я на мягкое, лежу и думаю, а ведь больше недели не мылся и ничего, как меня Миник перед охотой на нерпу китовым жиром с ног до головы умастил, с тех пор и живу без бани и душа. Пока по снегу в холодке обретались, то особо о помывке и не скучал. А сейчас, когда потеплело, то вроде бы и вспомнилась прежняя привычка к гигиене. Так с мечтой о горячем душе я и уснул.