Спустились в трюм. И тут Котьки нет. Куда же он мог запропаститься?
Вот он… Бежит радостный, довольный!
- Леня! Смотри! - Котька нес в вытянутой руке огромный рыболовный крючок с тремя жалами. - Тройник! У нас все заглотыши, а на крупную рыбу нет…
К большому Котькиному огорчению Боцман его восторга не разделил и довольно хмуро спросил:
- Где взял?
- Выменял… На складной ножичек…
- Что? - ужаснулся Ленька. - А ну, показывай, кто это тебя так надул?
- Никто… Это я сам предложил, думал - зачем нам два ножа…
Втроем обошли весь пароход, но мальчишка, который забрал у Котьки ножик, как в воду канул. На корме, где была подвешена большая шлюпка, остановились.
- А что, Лень, - канючил еще не осознавший полностью своей вины Котька. - Ведь на этот крючок мы можем наловить тайменей, продать их и купить на те деньги ножик еще лучше…
Ленька задумчиво посмотрел на две большие тумбы, при* крепленные винтами к палубе около самого борта и сказал:
- Эти чугунные пеньки называются кнехтами. Моряки, когда имеют дело с такими людьми, как ты, говорят: «Тупой,, как кнехт». Ведь на этот твой крючок надо жареного цыпленка насаживать, а где мы его возьмем?
Котька подавленно молчал, а Витька, который только к ждал, как бы уязвить Котьку, добавил:
- Тоже мне, коммерсант… Сменял часы на трусы!
Наверху, где рубка и труба, раздался протяжный, постепенно слабеющий, как глубокий вздох, гудок. Он означал - пароход подходит к порту. Выяснилось, что старичок, добросовестно карауливший вещи ребят, тоже сейчас выходит и что ему надо идти в местечко Тик, то есть как раз мимо домика маячного объездчика.
Глава восьмая
КОЕ-ЧТО ОБ ОГУРЦАХ
Дорога шла вдоль берега, по невысокому, но крутому и обрывистому яру. Внизу ласково шелестели волны. Они то грудились у берега, подталкивая друг друга, то отступали, обнажая песчаную отмель.
Старичка звали все равно как Крылова: Иваном Андреевичем. Он оказался словоохотливым и полезным попутчиком. Даже Ленька, и тот узнал от него много интересного о Сахалине и окружающих его морях.
- Ишь ты, какой пролив-то стал… - задумчиво сказал Иван Андреевич, остановившись и подставив ладонь к козырьку, чтобы лучше и дальше видеть.
«Салют», который уже вышел из акватории порта и плыл полным ходом дальше, дал три гудка: два коротких и один длинный.
Впереди «Салюта» медленно шел, натужно шипя отработанным паром, буксирный пароход. Он вел за собой целую связку барж, каждая из них была в несколько раз больше самого буксира. Длинный трос, которым были зачалены баржи, временами ослабевал, опускаясь серединой в воду, потом снова натягивался струной, стряхивал разлетавшиеся веером брызги, и над ним вспыхивала маленькая радуга.
«Салют» повторил свой сигнал:
- Ту-ту-ту-у-у-у…
- Просит разрешения на обгон, - пояснил Иван Андреевич. - Что же, это пустяковое дело… Вот раньше бы он попробовал обогнать, когда здесь банка на банке была… Думали все, что здесь пароходам невозможно ходить, потому что подводное течение намывало всегда песок, и на него, на банки, не раз налетали корабли… Рассказывают, что один раз дикий козел вброд перешел с материка на Сахалин.
Это казалось невероятным!.. Чтобы Татарский пролив, такую воду, да козел вброд переходил… Нет, старикан, верно, смеется или что-то путает.
- Да-а… И вообще на Сахалин смотрели как на гиблое место, где невозможно человеку жить… Особенно про Северный Сахалин много плохого говорили. Но Советская власть отстояла правду… Теперь уже если кто скажет, что на Сахалине нельзя жить, тот значит, либо глупый, либо злой, несправедливый человек…
Котька, нетвердо помнивший наказы матери, снял башмаки и шел босиком, печатая следы на влажном песке. В голове его бился, как пойманный щегол, вопрос. Задать его очень хотелось, но в то же время Котька боялся снова осрамиться перед Ленькой. Все-таки он решился, была не была!.,
- Иван Андреевич, а клады на Сахалине есть?
Старичок выслушал этот вопрос спокойно, словно ждал его.
- Как нет… Тыщи, поди-ка, кладов-то… Вот мы идем по тропинке. Тянется она до самой «Головы Земли». Слыхали про такую? Это так нивхи полуостров Шмидта зовут… И верно, северный Конец Сахалина похож на голову. Так вот: эту тропинку проложили каторжники, которых царское правительство сюда ссылало. А русские купцы-толстосумы сами-то боялись идти в нехоженые места, вот и посылали вперед каторжан. А когда обратно возвращались, иные из каторжан в отместку отбирали у купцов награбленное добро и прятали где-нибудь на берегу, на приметном месте, а потом или позабывали про него или не могли взять. Вот и получался клад. Опять же японцы или американцы… Они бывали здесь, грабили землю, а когда их выкидывали с острова - прятали добро в землю. Значит, снова появлялись клады. Теперь и духу нет уже от американцев и японцев, а клады, поди-ка, все лежат и лежат в сахалинской земле. Так что вы… - здесь Иван Андреевич вдруг умолк и чему-то усмехнулся. Потом пригладил свою реденькую бороденку, оглядел притихших ребятишек, словно размышлял про себя, стоит ли с ними разговаривать-то. Видно, подумал, что стоит, и, остановившись, поманил их черным и морщинистым, как корень конского щавеля, пальцем, сказал таинственно, полушепотом: