- Садитесь, огурцы, передохните с устатку, а я расскажу вам про то, про что еще дед мой, каторжанин, рассказывал.
Иван Андреевич уселся поудобнее на лужайке, закурил и начал рассказ:
- Жил на Сахалине переселенец один, мужик, по прозванию Культин, а по имени Николай Васильевич. Один раз потерялась у него лошадь. И пошел он ее искать. Идет себе по берегу, вдруг видит на тропке трубка. Поднял он тое трубку, закурил. Только закурил, а из ущелья гуд пошел, страшным голосом нутряным кричит кто-то: «Рой, где стоишь, клад бесценный здесь зарыт. Только знай, что не дастся клад этот тебе, если весь ты его себе захочешь взять».
Обрадовался мужик, схватил заступ и давай копать. Копает, а сам про себя думает: «Накуплю теперь лошадей себе, дом срублю, купцом стану…» Думает это, а невдомёк ему, что голос-то из подземелья говорил. Не понятно ему было, как это не все себе брать. Зачем, думает, я буду делиться, раз один нашел. А то ему и невдомек, что горемычных-то, как он, мужиков много тогда на Сахалине было.
Так вот значит роет он, роет, а сам все думает, куда бы деньги девать. Соображает так: «Пушнину буду скупать, разбогатею еще больше». Только подумал он это, как загудела земля, разверзлась и клад - золота 40 пудовиков, бирюза, жемчуг, аксамит, алмазы, кубки в ценных каменьях, по три гривны весом на турецком ковре выезжают и… прямо в Татарский пролив. Утонул клад, значит. Только и видел его мужик.
Однако ж клад тот не пропал вовсе, обратно в землю возвернулся, чтобы даться в руки такому человеку, который сумел бы его на всех разделить, на общую пользу отдать. И много потом разного люда счастья пытало. Но не нашлось еще такого лихого человека, которому дался бы тот клад в руки. Так же вот как у Культина на глазах пропадал он, а потом сызнова возрождался, словно феникс-птица…
При этих словах Ивана Андреевича Котька даже подскочил, словно нечаянно на гвоздь или горячий уголь сел. Затем он с беспокойством поднялся, взвалил себе на плечи рюкзак, хотя сейчас была Витькина очередь нести его, и бросился к шиповнику, который рос по другую сторону тропинки. Спрятавшись за кусты, он с видом заговорщика поманил пальцем Леньку.
Но Ленька не видел его сигналов и разговаривал со стариком.
- Иван Андреевич, а в этом вот предании хоть маленько правды есть? - спросил он.
Дед засмеялся, хитро посмотрел на Леньку.
- Вот ведь ты какой, огурец! Почем я знаю? Я за что купил, за то и продаю… Рассказывали мне так, ну и я так же рассказал. Одно слово - предание, а мало ли их на Сахалине! Ведь это надо понимать, что такое Сахалин… Каждый ручеек у него, всякий залив и любая сопка свое прозвание имеет. Вот на той сопке лет 50 тому назад ссыльный мужик Иван
Сорокин, рассердись, безменом купца убил и с тех пор окрестили эту сопку Сорокинской. А рядом, против острова Лапоть, идет Караваинская гряда. Почему их так нарекли? А вот почему…
В это время Котька, исчерпавший все средства сигнализации, не выдержал и крикнул:
Леня, а Лень… Иди-ка сюда!
Когда, наконец, Ленька и Витька услышали его и подошли к нему, Котька горячо зашептал:
- Этот дедушка Иван, видно, законный мужик! Все здесь знает! Давайте возьмем его с собой в поход… Если такой большой клад, то разве жалко ему маленько дать?..
Ленька и Витька ответили, что маленько, конечно, не жалко и что, пожалуй, Иван Андреевич, действительно, как участник похода может оказать неоценимую услугу. Переговоры с ним решил вести сам Ленька.
Ивану Андреевичу, между тем, надоело одному и он недовольно спросил:
- Чего это вы там ворожите?
- Да мы, Иван Андреевич, не ворожим, - ласковым голосом ответил Ленька. - Мы хотим спросить у вас, не знаете ли вы, где здесь Лисья протока?
- Как не знать. Я здесь все протоки, все лиманы знаю. А Лисья протока петляет все время, каждый год из стороны в сторону бросается, опять же мелеет часто, вот и прозвали ее так. Недалече она отсюда, за Гуляевским перевалом…-Иван Андреевич снова достал кисет и, видно, собирался еще о чем-то рассказать, но Ленька нетерпеливо перебил его: