И когда смотрю на красную чашечку, на эбонит, на эту трубку с нашего «Тумана», снова видятся мне и корабль, и Петя Никонов, и родная земля, кровью залитая, города и села в горьком дыму. И каким бы усталым ни был, сызнова ведет в бой матросская ярость…
Глава восьмая
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Туман пришел исподволь и бесшумно, но скоро стал полным хозяином побережья. Он поднялся с моря на рассвете, заволок берег густой пеленой, его синеватые щупальца тянулись все выше.
Казалось, огромное сумеречное существо, лишенное формы, вышло из океана, цепляясь за скалы, проникает повсюду…
«Прав был боцман», — подумал, проснувшись, Фролов. Он вышел было с биноклем на вахту, но только досадливо махнул рукой.
Несколько окрестных вершин еще плавали в тускнеющем небе. Затем туман затянул и их.
Только Чайкин Клюв парил над молочными, желтоватыми слоями. Но цепкие полосы, как стелющийся по камням дымок, потянулись и сюда.
Туман густел. От края скалы трудно было рассмотреть вход в кубрик.
Утром плотный рокочущий звук возник издалека. Он надвинулся на высоту. Усиливался. Прогремел гдето сбоку. Стал быстро стихать.
— Самолет! — сказал Кульбин. Даже на его спокойном лице отразилось глубокое удивление.
— Какой это сумасшедший в такую погоду летает? — Медведев всматривался туда, куда удалялся гул, катящийся по скалам. Но туман висел непроницаемый и равнодушный — нельзя было разобрать ничего.
— Он при такой видимости в любую сопку врезаться может… Летит на малой высоте… — Кульбин тоже всматривался в пространство.
— Ну, врежется — туда ему и дорога… Здесь наши летать не должны. Какой-нибудь пьяный фриц с тоски высший пилотаж крутит…
А в это время в десятке миль к весту шел по оленьим тропам Агеев, пробираясь в засекреченный вражий район.
Он ушел с поста еще в темноте, перед рассветом. После рассказа Фролову старшина прилег было отдохнуть на дощатой палубе кубрика, сразу заснул, как умеют засыпать фронтовики, используя любую возможность.
Но он спал недолго. Проснулся внезапно, будто кто-то толкнул или окликнул его. Лежал на спине, в темноте, и сердце билось тяжело и неровно. Ему приснился «Туман», рвущиеся кругом снаряды, ветвистые всплески воды… Текла кровь товарищей, косая палуба уходила из-под ног… Он сам не ожидал, что так разволнуется от собственного рассказа.
Предупредив Медведева, что уходит, он спустился к водопаду. И теперь карабкался по крутым переходам, в слоях душной мглы, оставив в стороне широкую горную дорогу.
Он решил пробраться в секретный район другим, высокогорным, обходным путем. Горы становились все обрывистей и неприступней. Здесь уже не было кустарника, даже черничные заросли попадались реже, даже мох не покрывал обточенные неустанными ветрами утесы. Только шипы каких-то безлиственных колючек торчали из горных расселин.
Под покровом тумана он крался мимо немецких постов. Однажды два егеря прошли совсем близко; тяжелый солдатский ботинок скользнул по склону; мелкие камешки покатились, чуть не попав Агееву в лицо; желтизну полутьмы прочертил огонек папиросы…
Дальше он прополз у самого сторожевого пункта. У колючей проволоки топтался часовой, кутаясь в короткую шинель, напевая жалобную тирольскую песню. Рука Агеева потянулась к кинжалу. Прикончить бы и этого, как в прежних походах приканчивал не одного врага… Но он замер, позволил часовому пройти. Здесь, в глубине вражьей обороны, можно переполошить все охранные части.
Нет, не так легко было сделать последнюю отметину на трубке!
И вот он полз над самым обрывом гранитного перевала, распластавшись, как кошка на карнизе многоэтажного дома.
Он знал: обогнешь вон ту трехгранную скалу, и откроется спуск в низину, куда ведет автодорога.
Он полз над самой пропастью, где туман лип к камням, точно составлял их плотное продолжение… Вдруг рука скользнула по влажной скале, потеряла опору. Боцман застыл на месте.
За поворотом тропка резко обрывалась. Топорщились острые кристаллические грани. Не было сомнений: перевал здесь искусственно разрушен — саперы уничтожили чуть видную оленью тропу через вершину.
Агеев лежал, собираясь с мыслями. Значит, проникнуть дальше нельзя. А именно туда нужно проникнуть — недаром враги закрыли дорогу. Он вытянул шею. В головокружительном провале клубился рыжий рассвет. Подул ветер, сперва приятно обдувая лицо, затем пробирая дрожью.
Агеев облегченно вздохнул. Терпеливо ждал, расслабив под сырым ветром усталое тело, щурясь на солнце, заблестевшее сквозь туман.
Он знал старую морскую примету: если ветер дует по солнцу, будет тихая погода, а повернет свежун против солнца, значит, начнет дуть сильнее, может прогнать туман. И как раз ветер повернул навстречу косым солнечным лучам.
И точно — туман рвался на полосы, уходил облаками. Солнышко крепче грело спину. Только мерзла грудь: насквозь просырел протертый ватник.