— Кто такие? — стали мы спрашивать Бориса.
— Потом узнаете, — отвечал он с улыбкой, а на следующий день в «музее» появлялся новый портрет человека с бородкой и усами.
Стали мы замечать, что наш Борис ходит со своей папкой в край станицы, куда ходить в одиночку нашему брату небезопасно: с «низовцами» мы уже давно находились вроде как в состоянии войны.
— Ты бы меня брал с собой, Борис, — сказал я ему. — Всё же не один, в случае чего…
— Ну что же, если тебе охота, пойдём завтра, — согласился он.
Я ожидал увидеть человека с бородой и усами, а встретил нас начисто бритый, худощавый казак в старом бешмете, в сатиновых шароварах, заправленных в шерстяные носки.
Борис сразу же достал из папки новый рисунок и протянул его казаку. Я заметил, что рука у Бориса при этом дрожала, а на щеках выступил румянец.
Казак долго смотрел на рисунок, потом положил его на стол и сказал, как будто прося прощения:
— Нет, Бориска, и этот не похож…
— Совсем-совсем? — упавшим голосом спросил Борис.
— Совсем, — виновато ответил казак. — Наверно, это невозможно — нарисовать портрет такого человека с чужих слов. Вот если бы ты его хоть один раз увидал, как я, ты бы запомнил его обличье навсегда! Каждую морщинку на лице у него запомнил… У глаз весёлые такие морщинки…
— Вы же ничего мне про морщинки не говорили! — выкрикнул Борис. — Вы же говорили, что взгляд у него суровый, так и пронизывает!
Казак подумал немного, усмехнулся:
— Правильно я говорил! Строгий у него взгляд. Только это тогда, когда он про контру говорит, когда призывает громить беляков, буржуев. А ежели перед ним трудовой человек и он ему про Советскую власть говорит или ваш брат перед ним, ребятёнки, тогда взгляд у него меняется. Глаза становятся добрейшими, сразу морщинки от глаз побегут во все стороны, что твои лучики от солнца…
— Попробую с морщинками… Может, всё же получится, — сказал Борис.
— А кто он такой, кого ты нарисовать хочешь? — спросил я, как только мы вышли на улицу. — Видать, не из наших станичников.
— Портрет Ленина я хочу нарисовать… Владимира Ильича Ленина.
— Что ты, Борис! Как же это ты решился? Не видав его ни разу даже на фотокарточке?..
Борис спрятал рисунок и сказал:
— Да понимаю… Не маленький!.. Только очень мне самому хотелось поскорее его увидеть!.. Ладно, ты никому пока не говори ничего…
На другой день мы всей ватагой ворвались в Борисову хату: я не сдержал слова и рассказал ребятам о его затее.
— Что же ты, Борис Белобрыс, один за такое дело взялся? — набросился на него Шурка. — Нам, думаешь, не хочется поскорее увидеть Ильича? Собирайся! В Лабинскую пойдём…
— Зачем? — удивился Борис.
— А затем… Не может быть, чтобы в Лабинской не было портрета Ленина!
И мы пошли за двенадцать вёрст в Лабинскую.
Как всегда, Шурка оказался прав. В Лабинской нам сказали, что над столом председателя ревкома висит портрет Владимира Ильича Ленина. Всех нас в ревком не пустили. В кабинет прошли только Шурка и Борис, да и то лишь после того, как Шурка прорвался к председателю и всё ему объяснил. Мы остались дежурить под окнами и прождали своего художника до самого вечера. Председатель сначала не поверил в способности Бориса. Зато когда Борис закончил работу, председатель пообещал, что, как только управятся с разрухой, он пошлёт Бориса учиться на художника в Екатеринодар, а то и в Питер или Москву…
Было уже темно, когда Борис вышел из ревкома. Однако нетерпение наше было таково, что как только мы вышли за станицу, так по сигналу Шурки бросились стаскивать в кучу сухой бурьян, будылки подсолнуха и всё другое, что могло гореть. Когда наш костёр запылал на всю степь, Борис открыл папку…
Вот он какой, Ленин!
Кажется, больше всего нас поразило то, что Ильич смотрел не куда-то вдаль, поверх наших голов, а прямо на нас. Ну, точно он, увидав нас в степи, подсел к нашему костру и стал всех рассматривать, прежде чем сказать нам что-то необыкновенное, хорошее.
Я, не отрываясь, смотрел в глаза Ильичу, и мне казалось, что в них отражалось пламя костра, а может быть, это в них светилась его доброта, его любовь к людям?
— Борис! — сказал я тихо. — С морщинками!..
— Да… Это потому, что он на нас смотрит… — так же тихо ответил мне Борис.
Мы стояли перед Мавзолеем Ильича
