Выбрать главу

– Так вы что же, мастер Медведь, колдовством тоже промышляете? – удивился Карл.

– Ни в коем случае, – лукаво улыбнулся в ответ старик аптекарь. – Не враг я себе, чтобы в Сдоме приворотное зелье варить! Хотя чего там трудного! Уж поверьте, надо будет – сварю. И выйдет не хуже, а лучше, но только не здесь! Оболтус один – из Синих – взялся кому-то сварить, а руки пачкать не хочет, да и не умеет, наверное. Яремник-то, такое дело, ни в чем не растворяется, и при обработке секрет знать надо, чтобы порошок нужной мелкости вышел. Вот он мне и заказал. А я что? Закона не нарушаю, и заработок опять же неплох. Сделаю, конечно. Почему бы и не сделать?

– А про кошку вы слышали? – спросил Карл, переходя к главному.

– И видел, – кивнул старик. – Она тут в рыбном порту уже четвертую ночь гуляет.

– А я думал, она только в гавани бывает, – задумчиво произнес Карл.

– Нет, господин мой Карл, – покачал головой старик. – Еще и здесь, и в Арсенальной гавани тоже.

– И что это, по-вашему, такое? – спросил Карл.

– Оборотень, конечно. – Старик в своих словах не сомневался. – Но что-то с ним, оборотнем, я имею в виду, не так, господин мой Карл. А что – не знаю. Я про такое даже не слышал никогда, и вы, как я понимаю, тоже. Значит, что? Или впервые такое случилось, во что верится с трудом, ибо нет нового и старого под вечными небесами, все уже когда-то случилось, и не раз. Но если такое уже когда-то где-то и случалось, то редкое это что-то и сподобило нас сие чудо лицезреть. К добру ли, мой лорд? Не знаю, но только страшно мне отчего-то, а меня напугать, сами понимаете, не просто. Но вот ведь привелось…

5

Ну вот я и дома, подумал Карл с улыбкой.

Его дом был уже виден в конце улицы, и возникшая у Карла мысль была, в сущности, простой констатацией факта. Все просто: шаг вперед и еще один шаг, он поворачивает за угол и видит вдалеке дом, который на время стал его домом. Ничего особенного, но случайная мысль заставила Карла насторожиться и задуматься о вещах, казалось бы, отвлеченных и с содержанием предыдущей мысли не связанных.

Карл знал, что у некоторых слов есть способность облекаться плотью снов, у других – становиться явью. Как бы то ни было, но разумный человек не станет бросаться словами, даже если он не Филолог и ему неведомы сокровенные тайны созвучий и смыслов. Сами Фиолетовые, вероятно, могли бы рассказать о словах много такого, о чем и не догадываются непосвященные, то есть абсолютное большинство людей, но кланы молчат, не раскрывая своих секретов. Молчат и Филологи, опасаясь, по-видимому, что их конструкции и правильные выражения однажды могут стать острыми ножами в их собственных спинах. Однако есть вещи, которые знают все. «Не поминай лихо», – говорят в Приморье. И правильно говорят, потому что опыт поколений может чему-то научить даже самого твердолобого невежду. «Не злословь, не богохульствуй», – требуют адепты почти всех религий, известных Карлу. И тоже, вероятно, неспроста. «Хочешь добра – говори о нем чаще», – поучают старики и здесь, на побережье, и на Высоком хребте, и в Загорье. Даже Леон из Ру, для которого слова всегда были точно таким же инструментом, как нож для сапожника или меч для солдата, даже он был согласен с мудростью стариков и, играя словами, всегда был осмотрителен и, пожалуй, даже осторожен.

«Леон?» – с удивлением подумал Карл. Что ж, вполне вероятно. И это многое могло бы объяснить.

Но думать сейчас о Мышонке ему было лень. Он думал о другом. Не наделил ли он случайно жизненной силой некое внутреннее, возможно, им самим не осознаваемое желание, когда объяснял Деборе, что этот чужой дом в чужом для них городе – их дом?

Тогда не иначе как на пороге меня должна встречать хозяйка, с чувством неожиданной печали подумал он и постучал в дверь.

6

– Будешь ужинать? – спросила Дебора, когда он вошел в дом.

– Буду, – коротко ответил Карл, ставя к стене мольберт, и снял плащ. Уже наступил вечер. Смеркалось.

Карл прошел к кадке с водой, но Дебора опередила его и, схватив ковш, зачерпнула воды. Карл посмотрел ей в глаза и встретил уверенный взгляд серых глаз. Дебора не улыбалась, но улыбка жила в ее глазах, готовая выйти наружу, но до времени спрятанная за невозмутимым выражением лица.