Барон Тобиас Богун считался одним из лучших поединщиков Черного Леса, и по праву. Он безупречно провел «хват» за клинок, когда Карл выполнял «парад», нацелившись острием своего меча в забрало баронского бусинета. Результатом этой ошибки стала раздробленная ключица, причинявшая Карлу острую боль следующие пять недель. В таком состоянии он, естественно, не мог сопровождать армию герцога Якова в походе и вынужден был задержаться в замке Крагор.
Стояла зима. Жарко пылали камины, стараясь побороть овладевшую каменным монстром стужу, круглые сутки гудел огонь в печах, но все напрасно. Холодные сквозняки гуляли по мрачным коридорам и темным крутым лестницам замка, холод царил в большинстве залов, слуги кашляли и чихали, и смотрели на господ красными больными глазами. Дни были коротки, а ночи тянулись бесконечно, изводя Карла непрекращающимися болями. И даже великолепие сверкающих под солнцем снегов, укрывших долины западных предгорий, не могло побороть гнусного настроения, поселившегося в сердце Карла. Однако то, на что не способна красота природы, способна совершить красота женщины. Сила желания оказалась сильнее холода и боли.
Однажды утром, за завтраком, Карл посмотрел на хозяйку замка, и как будто пелена упала с его уставших от бессонницы глаз. Петра Крагор была еще совсем молода. Ей едва ли исполнилось больше восемнадцати лет. Тем не менее она успела родить владетелю Крагора, находившемуся ныне в бегах и нашедшему, по слухам, приют у господаря Нового Города Альберта, двух детей. Карлу не довелось видеть Петру во всем блеске юности, как принято было говорить об этом периоде жизни в среде куртуазных поэтов, но он подозревал, что в четырнадцать лет дама Крагор была тщедушным созданием, у которого из всех женских прелестей имелись лишь выразительные зеленые глаза да большой, красиво очерченный рот. Все остальное пришло со временем, с возрастом и несколькими беременностями, число которых, скорее всего, было больше двух. Однако теперь Карл увидел перед собой интересную, вполне сформировавшуюся женщину, и, хотя на ней по случаю зимних холодов было надето слишком много одежды, включая подбитую мехом куницы мантию, художественное чутье подсказало Карлу, что под многочисленными слоями плотных тканей скрыто красивое и сулящее истинному ценителю бездну наслаждений белое тело.
Интерес, проснувшийся в нем, согрел не только объятую сумраком и стужей душу Карла, он зажег настоящий огонь желания, мгновенно превратившийся в полыхающий пожар. В Карле вспыхнула страсть такой силы, какую он не испытывал с того времени, как покинул Линд и свою Карлу. И сразу же отступила боль, хотя и не исчезла вовсе, и, по ощущениям Карла, в замке Крагор стало значительно теплее.
Обстоятельства благоприятствовали Карлу. Лорд Крагор оставил замок и жену еще ранней осенью и в ближайшем будущем, как можно было легко предположить, возвращаться домой не намеревался. К тому же четыре месяца воздержания, по предположениям Карла, должны были основательно расшатать фундамент добродетели леди Крагор, если таковая, разумеется, имела место быть. Учитывая эти обстоятельства, Карл положил на осаду крепости по имени «Петра» три недели. Срок вполне разумный, если исходить даже из небогатого опыта, имевшегося у Карла, и знания – правду говоря, вполне поверхностного – женской натуры. Он ошибся, разумеется, что случалось с ним в то время довольно часто. Но ошибка была из тех, о которых вспоминают с удовольствием, а не со стыдом.
Был ранний вечер девятого дня осады. До решительного приступа оставалось двенадцать дней, и Карл, сидя в своей комнате, коротал время, составляя при свете свечи любовный мадригал, условно предназначенный на шестой-восьмой день перед эскападой. Слова, однако, его не слушались, норовя сломать канонический ритм стиха, болела раненая ключица, мерзли на стелющемся по полу сквозняке ноги, и в тот момент, когда Карл в очередной раз задумался, не сходить ли ему на кухню за яблочным бренди, в дверь тихо постучали.
– Да, – сказал Карл. – Войдите!
Дверь открылась, и перед Карлом предстала старая камеристка леди Петры.
– Что? – спросил удивленный Карл и встал, уже догадываясь, что в его расчеты вкралась ошибка. Он хотел спросить женщину, сейчас же выяснить, что случилось, но та не дала ему продолжить, приложив палец к губам.