Антон с мальчишеским восторгом окунался в эту двойную женскую ауру, хоть и безотчетно, но он нежился и отдыхал с ними обеими.
Странные были эти взаимоотношения. Док, если приходилось, целовал Женю при Ире в губы, а Иру — сдержано, в лоб или в затылок. Или целовал их обеих, обняв. И им всем было радостно и уютно. И все понимали, какая динамика развития отношений просто неизбежна в их треугольнике. Вот так и жили они своим замкнутым кланом, ревниво охраняя свои маленькие радости и эмоциональный комфорт от агрессии внешнего мира.
Теперь все изменилось: судьба вырвала Антона. Они остались вдвоем с Ирой.
В Женину жизнь вновь вернулся Саша Куницын. Вернулся через восемь лет. Любви и теплых чувств к нему уже давно не было, вернее они были занесены годами, неизвестностью и обидой. Было одно сострадание, и какое-то непонятное чувство долга. Был еще подсознательный укор и упрек: 'Почему ты меня бросил? Разве я тебе не давала все, что может дать любящая женщина?' Хотя она прекрасно понимала, что Саша пошел служить не только, и не столько за деньги, которых так не хватало молодой семье, ушел не только из-за авантюрного склада своего характера — он ушел потому, что ему стало скучно. Просто есть такой тип мужчин, которые не выносят однообразия и размеренности.
Но это все в прошлом. Сейчас Саше нужно помочь. Как? Женя не знала.
Когда вернулась Ира, они с ней посоветовались и решили сделать все от них зависящее, чтобы поставить Куницына быстрее на ноги, чтобы он сам смог позаботиться о себе. А там видно будет.
Сначала на перевязки к Куницыну ходил Знахарь, но через день Женя попросила его делать перевязки вместо него. Знахарь согласился — он относился к Жене с обожанием, хотя, как мог, скрывал это.
Когда Женя в первый раз зашла в изолятор на перевязку, Саша, увидев ее, Приподнялся на локте с болезненной улыбкой;
— Лапочка! Я ждал тебя.
Он всегда так называл ее. Прежде. В прошлой жизни. Не забыл за столько лет!
Женя быстрым движением приложила палец к губам: тише!
Сделала перевязку. Рана заживала хорошо. Саша за эти годы изменился — стал тяжелее и мощнее. На лице прибавилось морщин. Несколько шрамов, изменивших выражение лица. Взгляд жесткий. Голубые раньше глаза посветлели и стали стального оттенка. От него исходила сила и угроза. Это был другой человек. Того, прежнего Саши уже не было.
— Хорошо выглядишь, Лапочка! — он осторожно коснулся рукой щеки Жени.
— Спасибо, Саша! Руку опусти — мне нужно закрепить повязку.
— Женя! Уйти мне нужно. Помоги.
— Ты всегда уходишь.
— Убьют меня они. Знаю.
— Молчи! Все разузнаю. Для этого я здесь. Спи, набирайся сил.
— Спасибо, Лапочка! — глаза Саши наполнились тем, до боли знакомым, искристым теплом, которое грело ее много лет и заставляло быстрее биться ее сердце. Женя вздрогнула: все живо!
Ведь любила она его. Когда — то. Сейчас осталось тепло, которое вспыхнуло яркими воспоминаниями о счастье, о тех безумных днях и ночах, которые они проводили вместе, не отрываясь друг от друга.
Женя положила руку на лоб Саши, а затем легким, материнским движением стала гладить его по коротко стриженой голове. Хотелось плакать.
Саша взял руку Жени своими большими руками и прижал на мгновение к своим губам. Это поцелуй. Легкий и нежный. Это благодарность и память. И еще тепло души.
— Прости меня! — тихо сказал Саша.
— Бог простит, и я тебя прощаю. Спи, выздоравливай, мальчик мой.
Женя ушла. Глаза ее предательски блестели от слез, но охранник на выходе из изолятора ничего не заметил.
На следующий день, после перевязки, Саша взял Женю за руку и спросил:
— Что — то изменилось в тебе, Лапочка. Ты выглядишь очень хорошо, но как — то особенно.
— Я беременна, Саша — почему — то не задумываясь, сказала она.
Куницын не ответил ни слова, но с какой — то особой нежностью погладил Женю по плечу и по щеке.
Женщина замерла.
Саша приподнялся на локте, прижался к Жене и обнял ее.
Потом сказал;
— Я рад за тебя, Лапочка! Ты всегда хотела ребенка. Вот и пришло время.
Женя, вернувшись в свою комнату, уткнулась лицом в подушку и разревелась, как белуга. Потом, выплакавшись вдоволь, заснула, совершенно обессиленная.
Ей снились сны, до боли знакомые, цветные и яркие. А может, это были и не сны — память с любовью, до деталей и эмоций воскрешала картины прошлой жизни.
Вот они идут с Сашей летом с пляжа. Истома. Теплое солнце, заходящее за верхушки деревьев. Рука Саши скользнула по крепкой попке Жени и слегка сжала ее.
— Масик! Не балуйся! Люди сзади увидят.
— Они далеко. Да и пусть видят — и Сашина рука обвила легкий стан Жени.
Вот они собираются в гости к друзьям на день рождения. Тонкое, короткое, темно — синее платье вызывающе обтягивает красивое и сильное тело Жени.
— Лапочка!
— Что, Масик?
Саша целует ее в затылок, а его руки нежно и настойчиво ласкают ее упругие груди. Соски мгновенно набухают. Женя кладет свои руки на руки Саши и плотно прижимает их себе. Еще! Еще! Ласкай меня!
— Лапочка!
— Что, любимый?
— Сними трусики. Иди без них. — Губы и язык Саши щекочут шею женщины.
— Сумасшедший — звучит ласково и игриво Женин голос, — Ведь увидят все.
— Пусть смотрят! Такая ведь красота!
Женя сняла трусики. Легким и элегантным движением перешагнула через них в туфлях на высоченных шпильках. Женщину охватывало возбуждение — неумолимо, как лесной пожар. А умелые и жаждущие наслаждений руки мужчины, не отрываясь, жадно скользят по телу Жени. Легкий укус за мочку уха. Половина тела покрывается сладкой изморозью.
— Хочу тебя! — горячо и возбужденно шепчет мужчина.
— Ты сумасшедший! — бессильно и ласково шепчет женщина, опускаясь на колени на пол. А платье ее взлетает вверх под нетерпеливыми руками Саши, задержавшись на мгновение на тугих грудях женщины.
Женя застонала во сне. Проснулась. Рядом сидит Ира и держит ее за руку.
— Тебе плохо? — неподдельная тревога и забота в Иринином голосе, — Ты разговаривала во сне и плакала.
Женя отрицательно мотнула головой. Дорогая моя! Если бы знала, как мне было хорошо! Не хочу просыпаться! Хочу назад!
Но нет, реальность неизбежна. А прошлое остается только в воспоминаниях. Порой, таких сладких!
Хорошо, что рядом есть подруга. Чудо мое верное!
Женя обняла Иру и заплакала. Через минуту, откуда — то снизу, из живота, подкатил комок. Затошнило. Так и должно быть — новая жизнь заявляла о себе уже в полный голос.
Через пару дней они с Ирой решили посоветоваться с Якутом по поводу Куницына.
— Вы что, свихнулись, девочки?! Под трибунал захотели? Вам что, мужиков нормальных не хватает на базе? — взорвался Якут.
Поругался, но к вечеру разузнал ситуацию по пленному:
— Пленного вашего лечат, потому что хотят его поменять на нашего лейтенанта с 'Севера', захваченного Волками.
Женя немного успокоилась.
Потом Иру внезапно отправили на Большую землю.
Прощаясь, Ира сказала Жене;
— Я вернусь за тобой. И за Антоном. А пока тебя прикроет Якут. Береги себя и ребенка — ведь я же буду крестной, правда? Женя, вытирая слезы, кивнула головой в ответ.
И Ира уехала. И Женя осталась одна. Якут виделся с Женей урывками, якобы случайно встречался с ней в казарме или на улице. Бросал несколько фраз и уходил. Он явно боялся, чтобы его видели с ней. Женя перешла в негласный ранг прокаженных. Боялась и Женя — Якут оставался единственным человеком, на помощь которого она могла сейчас рассчитывать.
Прошло время. Куницын совсем поправился, и его перевели на гауптвахту. Женя уже не могла больше с ним видеться. На базе что — то стало происходить — провели почти полную ротацию личного состава базы, бойцов отправили частично на 'Север', частично разбросали по дальним гарнизонам. Лютовал комендантский взвод — бросали на губу за малейшую провинность. Якут практически не появлялся.
Однажды вечером, когда Женя поднималась к себе в комнату после работы на кухне, на лестничной площадке ей встретился Якут, медленно, вразвалочку, спускавшийся вниз, навстречу ей. Женя заметила что-то необычное в движениях Якута и в выражении его лица — это было скрываемое напряжение. Якут подошел к Жене и перегородил ей широко расставленными руками дорогу.