Ну, Скоморох (так меня всю войну звали товарищи, это был и мой позывной), пришло твое время.
Смотрю на «мессеров» как загипнотизированный, а они подходят все ближе и ближе, вот-вот откроют огонь по Ермилову… Но почему он не реагирует, ведь так и сбить могут. Качаю с крыла на крыло – бесполезно. Надо их упредить! Разворачиваюсь влево и даю заградительную очередь. Первая пара «мессеров» взмывает вверх, вторая открывает огонь по мне, но снаряды проходят мимо. Доворачиваюсь вправо, смотрю: машины товарищей еле виднеются. А враг – рядом. Резко задираю нос, пытаясь атаковать, и совершаю непростительную ошибку – теряю скорость. И тут впервые увидел эрликоны – снаряды автоматической пушки «мессершмитта». Они потянулись шнурами один за другим, последовательно взрываясь в воздухе. Впечатление далеко не из приятных, действующее угнетающе.
Я растерялся. Куда деваться? Пытаюсь уйти от них в сторону – вижу: вторая пара заходит в атаку. Четыре «мессера» зажимают меня в железные клещи, я мечусь туда-сюда, чувствую, что мне несдобровать, мой пятый вылет может стать и последним.
Немцы почувствовали мою неопытность, решили легко разделаться со мной. Они смаковали победу: нагло, уверенно заходили в атаки, выпускали длинные очереди эрликонов, словно играли со мной в кошки-мышки.
Я видел только четверку «мессеров», огненные трассы, горы и море. И ясно сознавал: надо уходить, но не панически бежать – расстреляют. Надо огрызаться, увертываться и держать курс на Адлер.
А коршуны клевали и клевали меня, как цыпленка. Отстреливаясь, я стал уклоняться от огненных струй подскальзыванием: нос машины держу прямо, а рулем поворота создаю ей скользящий момент. Противнику это незаметно, он только видит, что эрликоны проплывают и рвутся в сторонке от меня, думает, что мажет. Снова атака – я снова делаю то же самое.
Сначала казалось: атакуют меня обе пары. Теперь до моего сознания дошло: активно действует лишь одна пара, а вторая следит за тем, чтобы не подоспели мои товарищи, и лишь изредка поливает меня огнем.
Я упорно держу курс на спасительный Адлер. Вот уже миновал Лазаревскую, Сочи, Хосту.
В душе надежда – товарищи выручат, вот-вот внезапно обрушатся на «мессеров». Но помощи не было.
Немцы разгадали мой замысел. Они начали действовать более ожесточенно. Их пары поменялись местами. Я подумал; наверное, со мной возились молодые, которых вводят в строй более опытные, а сейчас мне придется совсем туго.
Огненные струи заставляют меня энергично маневрировать. Когда надо мной пронеслась вражеская пара, я дал очередь, и тут мотор моего истребителя стал давать перебои.
Внизу – коса, впереди – адлеровский выступ. До него не дотянуть, придется совершить вынужденную посадку на косе.
Отстреливаюсь, скольжу влево-вправо, берегу каждый метр высоты. А черные кресты наседают.
Но тут происходит неожиданное – мотор снова заработал!
Даю газ, внизу проплывает Кудепста, вот и Адлер. Спасение! Открыла огонь наша зенитная батарея, расположенная на возвышенности у аэродрома. Она отсекла от меня стервятников.
Как приземлился – не помню. Но в памяти остались радостные лица друзей.
Меня не ждали: майор Ермилов сказал, что я сбит.
Произошел тяжелый разговор. Ермилов не захотел слушать моих объяснений, резко бросил:
– Вы оторвались от строя. Я ничего не видел, знаю одно: место ведомого – в хвосте у ведущего. Запомните!
Это было тяжелее только что пережитого в небе. Как тут оправдаться? Разрядку внес Володя Евтодиенко. Узнав о нашем разговоре, он заметил:
– Слишком близко к сердцу не принимай. В бою все было не так как надо, все виноваты. Ты вернулся – еще повоюем…
Вот такой оказалась первая встреча с «мессершмиттами». Явно не в мою пользу ни в воздухе, ни на земле.
Перебирая все в памяти, я невольно унесся в далекое детство. Пришли мы, мальчишки, купаться. Все знали, что я еще не умею плавать. Сняв трусики, я обычно заходил в воду, где помельче, и там барахтался. А тут вдруг случайно оступился, попал в яму и скрылся под водой. Когда вынырнул и, дрожа от страха, кое-как выкарабкался на берег, – там уже никого не было. С перепугу в чем мать родила примчался домой, забился в угол и заревел. К моему удивлению, дома никого не оказалось. Успокоившись, оделся, выбежал на улицу. И тут вижу: вся в слезах, размахивая брошенными мной с перепугу трусиками, крича: «Утонул, утонул», бежит моя мать. Увидела меня – остолбенела, придя в себя – отстегала меня трусиками, а потом бросилась целовать. Оказывается, панику подняли прибежавшие в деревню мои товарищи.
…Устав до предела, валюсь в постель и засыпаю.
– Скоморох, вставай, вылет, – слышу, кричит в ухо Мартынов.