И тут до нее все дошло, она прижалась к моей груди, заплакала.
Мама, мама…
Много перенесла ты и выстрадала, мало радостей выпало на твою долю. Думала, что хоть сын будет рядом – утешение в жизни. А его потянуло в небо. И тут ничего не изменишь, раз небо, на которое раньше лишь богу молились, властно влечет к себе людей, покоряется им.
Небо действительно разлучило нас. Осенью 1940 года начальник аэроклуба майор Палло поздравил нас с успешным окончанием учебы, впереди – летное училище. С той поры я редко виделся с родителями. Сейчас в живых только мать – Елена Лазаревна. Ей девятый десяток, живет она в нашем родном селе. Отец умер после войны, прожив восемьдесят лет.
Я получил назначение в Батайскую авиационную школу. Здесь готовили летчиков-истребителей.
С декабря 1940 года началась моя действительная военная служба.
Батайск – тогда небольшой уютный городишко, неподалеку от Ростова-на-Дону. Это второй новый город в моей жизни. Потом их будет много. Но Астрахань и Батайск займут особое место в памяти – здесь я преодолевал первые ступеньки на тернистом пути в небо.
В школе летчиков порядок строже. Выросшему на привольных волжских берегах к нему не просто приспособиться. Я вначале пошел было «в гору» – назначили командиром отделения, затем – старшиной звена. А потом – бац – пять суток гауптвахты. Пострадал за доверие и простодушие. Дело было так. Старшина отряда Цоколаев не любил сам проводить строевые занятия – поручал это иногда мне. А какой у меня командирский опыт? Пожалуются один-другой из курсантов, что ноги натерли, – верю, освобождаю их от занятий. Командир эскадрильи вдруг взял и проверил – все оказались здоровыми. Их на гауптвахту и меня вместе с ними. Даже не поговорил со мной. Возможно, что такой крутой мерой он хотел меня научить непреложному командирскому правилу: доверяй подчиненным, но не забывай проверять их. Только все это больно ударило меня, оставив в душе глубокий и болезненный след. С той поры я всю жизнь избегаю крутых решений там, где они касаются людей. Ситуации бывали всякие, вынуждали быть жестким, крайне требовательным, но «внутренний сторож» всегда страховал меня там, где легко ошибиться, нанести человеку незаслуженную душевную травму.
Программа школы летчиков ни в какое сравнение не шла с аэроклубовской. Тут мы получали основательные теоретические знания и много летали. Преподаватели, летчики-инструкторы были опытные. Помню, младший лейтенант Костырко Показывал мне фигуры высшего пилотажа – они получались у него мастерски. И мне захотелось так же овладеть техникой пилотирования.
Мы проучились в школе год и три месяца.
За это время произошли события, которые круто изменили судьбу миллионов людей.
22 июня 1941 года мы были в лагерях.
Воскресенье – день не летный, подъем не чуть свет, а нормальный, в семь утра.
Вставало яркое летнее солнце, мы занялись физзарядкой, начали готовиться к завтраку… Возможно, мы были в числе тех не очень многих людей, которые прожили мирной довоенной жизнью на несколько часов больше, чем другие – у нас в лагере отсутствовало радио.
Потом в штабе раздался телефонный звонок, он принес страшную весть – война!
Вначале все же подумали: произошла какая-то ошибка. Недоразумение – решили многие.
Но все оказалось правдой.
Эта тяжелая весть нас не ошеломила. «Лезут? Хорошо – сотрем в порошок!» Такое убеждение было у всех. Потом откуда-то пришла весть, что Сталин приказал Тимошенко в течение пяти часов вышибить гитлеровцев за пределы нашего государства. Мы, наивные люди, смотрели на часы и ждали, когда телефон сообщит, что с наглыми захватчиками покончено.
От наших иллюзий не осталось и следа после митинга, на котором выступил приехавший из школы политработник. То, что мы от него услышали, поразило нас. Как же случилось, что фашист топчет нашу землю, а мы не можем его остановить? Ведь мы думали, что готовы дать сокрушительный отпор любому агрессору, если он посмеет на нас напасть. Мы свято верили в нашу силу и мощь. И вот что теперь получается…
Хоть мы были далеко от войны, но весть о ней сразу всех преобразила. От ударов военной грозы люди как бы стали яснее, проще. Мелкие обиды, дрязги, недовольство – все это бесследно ушло. Каждого из нас охватило одно стремление – побыстрее и получше подготовиться к встрече с врагом.
Нам предстояло овладеть боевым истребителем И-16. Я впервые увидел эту машину в Батайске, когда мы проходили Курс молодого бойца. И потом мне даже приснилось, что я на ней летаю. И вот теперь не сон – явь…
«Маша, если бы ты знала, на каких машинах мы сейчас летаем. Какая скорость, высота!» – писал я взволнованно тихой, ласковой девушке, с которой дружил, когда учился в Астраханском библиотечном техникуме. Писал, зная, что она поймет и разделит мою радость, как верный и хороший друг. Мои первые письма были скупыми, лаконичными, без лиричных строчек.