– И так годится…
Но зачем все-таки он пожаловал к нам? В штабе Александр Иванович обратился к Онуфриенко:
– Батальон далеко расположен?
– Да нет, батальон майора Пахилло рядом.
– Проводите меня туда.
Что же нужно Покрышкину? Лишь по дороге выяснилось: он прилетел повидать свою любимую девушку – медсестру, с которой познакомился еще в Грозном.
Удивительное чувство – любовь. Приходит время, и оно, как зелень по весне, пробивается, несмотря ни на какие невзгоды.
Это святое чувство влекло меня в далекую Астрахань. И вот теперь оно привело к нам прославленного героя войны.
Вечером – танцы. Александр Покрышкин и Мария Коржук – молодые, влюбленные – покорили всех нас.
Я смотрел на них, а сам думал о своей Марии. В карманах моей гимнастерки всегда хранились ее письма. Вылетая на задание, я сдавал парторгу все документы, а письма оставлял – они служили мне талисманом в боях.
Танцы продолжались, все веселились. Никому и в голову не приходило, что у Александра Ивановича зреет дерзкий план, который он, умевший доводить свои решения до конца, осуществит с нашей помощью.
Лишь потом, когда буду помогать Марии надевать меховое обмундирование перед дальним путешествием на По-2, я пойму, почему под конец вечера на ее лице промелькнула растерянность. Видимо, тогда Покрышкин сказал Марии, что намеревается увезти ее с собой.
Пройдет двадцать с лишним лет после войны. На юбилейном торжестве, посвященном 60-летию маршала авиации В. А. Судца, за праздничным столом Мария Кузьминична Покрышкина поднимет тост за достойных своего командарма воспитанников, в том числе и за одного из них, посвященного в тайну «похищения невесты».
Я сразу не догадался, что речь идет обо мне. А когда понял – Судец уже рокотал своим басом, показывая бокалом в мою сторону:
– Так вот кто, оказывается, содействовал похищению лучшей медсестры моей армии! И куда? На соседний, 4-й Украинский фронт… Знал бы тогда – ох и всыпал бы за такие штучки…
Да, благодаря решительности Александра Ивановича наша Мария очутилась на соседнем фронте, откуда никакая сила уже не могла ее вернуть: она стала супругой героя-летчика.
Проводив Александра Ивановича и Марию, мы приступили к своим обычным дедам.
Разговоры с Покрышкиным об истребителях – свободных охотниках не прошли даром: этот вопрос продолжал волновать нас, вызывать споры. Некоторые горячились.
– Чего ждать? – шумели они. – Раз наше командование ничего не предпринимает – надо в Москву писать. Там поймут, поддержат. В других армиях давно действуют эскадрильи охотников, а мы только языки чешем…
Но писать в Москву не пришлось. Жизнь свое взяла: было принято решение – из летчиков 31 116 и нашего 164-го полков создать эскадрилью охотников.
Каждый хотел попасть в число счастливчиков. Из нашего полка такими оказались Султан-Галиев, Виктор Кирилюк, Анатолий Володин, Иван Новиков и я. В 31-м полку этой чести удостоились Олег Смирнов, Виктор Кузнецов, из 116-го пришли Николай Краснов со своим ведомым Василием Калашонком, а также Михаил Губернский.
Майор Краснов – командир эскадрильи, известный летчик. О его боевых заслугах знали все. Я очень обрадовался своему назначению заместителем Краснова. У такого командира есть чему поучиться.
Командирами звеньев стали: лейтенант Смирнов, младший лейтенант Кирилюк.
Краснов, Смирнов и я – коммунисты. Остальные – комсомольцы. Все мы пока оставались на партийном и комсомольском учете в своих полках: эскадрилья – нештатная.
Подчинялась она непосредственно дивизии. В эскадрилье с первого дня воцарилась необычная, своеобразная атмосфера – все чувствовали себя немного первооткрывателями, экспериментаторами. Но при этом ни у кого не проскальзывало даже малейшей нотки зазнайства или превосходства.
Новое всегда привлекает молодых. Они охотно принимают его, даже если что-то теряют при этом. В эскадрилью все, кроме Краснова и меня, пришли с понижением в должностях. Замкомэски стали командирами звеньев, командиры звеньев – старшими летчиками, старшие летчики-рядовыми. Но это обстоятельство никого не смущало. Каждому хотелось попробовать себя в настоящем свободном бою, в котором никто ничем не ограничивает, не сковывает твоей инициативы и активности.
Истребителю, сбившему более десятка самолетов, какими были в эскадрилье охотников все, кроме Кузнецова, свобода действий – высшая награда. Но она особенная – ее еще нужно оправдать.
Об этом у нас шел серьезный разговор на первом же собрании в чистом поле у села Андреевки, где мы базировались теперь вместе с 31-м истребительным полком.
Опять судьба меня сводит с Григорием Онуфриенко, снова мы будем летать с ним в одном районе, выручать друг друга.
«Самокритичность – первая черта коммуниста» – вспомнились его слова. Да, сейчас, когда каждый из нас по сути дела предоставлен самому себе, самокритичность нужна как воздух, который держит наши крылья. «Победителей судят – и прежде всего они сами себя» – это тоже слова Онуфриенко. Как много в них большого смысла!
Таким было в общих чертах мое выступление на первом собрании в эскадрилье охотников. Майор Краснов предложил всем поближе познакомиться с Григорием Онуфриенко, взять на вооружение его боевой опыт.
Совет был принят и незамедлительно выполнен. Уже на следующий день мы с затаенным дыханием слушали бывалого воздушного бойца…
Первые полеты – на слетанность пар, ознакомление с районом. Мы сразу же почувствовали: комэск наш – под стать Онуфриенко. В воздухе держится легко, непринужденно, абсолютно все видит, его маневр – экономичен, расчетлив, огонь – короток и точен. Почерк настоящего аса. Позже мы убедимся и в том, что он воздушный бой не ведет, а как бы творит его. Он жил только небом. А там, как известно, учат не столько словами, сколько делом, личным примером. В этом отношении я не знал равного Краснову. Покажет – на всю жизнь запомнишь.
На земле он тоже не отличался многословием. Был строг и беспредельно честен. В любом случае докапывался до истины и всегда остро чувствовал малейшую фальшь. Короче говоря, бывший летчик-испытатель авиамоторного завода за время войны, в которой участвовал с первого дня, вырос в замечательного, настоящего командира.
Мы были уверены, что сразу же включимся в боевую работу. Но Краснов поступил по-своему.
– Дело наше новое, – сказал он. – К нему нужно хорошенько подготовиться. Засядем за схемы, попробуем хотя бы в общих чертах продумать тактику наших действий. Для начала повоюем на бумаге…
– Мы охотники, а не чертежники, – возразил темпераментный Султан-Галиев.
– Нет, только кандидаты в охотники, – отрезал Краснов. – А кандидаты всегда держат экзамен теоретический и практический. Вот и начнем с теоретического…
Это живо напомнило мне Микитченко. Тот ведь тоже внушал нам, что практика воздушного боя должна строиться на глубоком знании теории.
Несколько дней мы корпели над схемами, чертежами. Исходя из собственного опыта, тактики противника, разрабатывали варианты наших действий в самых разнообразных условиях.
Потом собрались вместе, доложили о своих соображениях. Краснов выслушал, дал им оценку, высказал собственные взгляды на характер и тактику свободной охоты.
Разговор состоялся творческий, носил дискуссионный характер. Одни отстаивали свою точку зрения, другие соглашались с доводами товарищей. Краснов корректно, ненавязчиво, но настойчиво проводил свою линиям Нам нравилось это. Уважение к подчиненным всегда поднимает командира в их глазах.
– Ну, что ж, – подвел итоги всех занятий Краснов, – поработали мы хорошо. Пришли к единому мнению: охотнику указывается район действий, а задача – постоянная: уничтожать врага на земле и в воздухе. Теперь мы усвоили десятки приемов. Придумаете новые в бою – честь вам и хвала. А сейчас – ужин, отдых. Завтра – первая проба.