Сельское хозяйство США во время Великой депрессии «буквально разваливалось на глазах из-за чрезмерной эксплуатации земли. 41 % всей земельной площади был охвачен эрозией, а 18 % земли — 76 млн акров — были негодны для обработки, из них 50 млн акров было уже покинуто фермерами. Причина состояла в том, что американский фермер, покупавший землю по высоким ценам и заложивший ее в кредит, стремился выжать из нее побольше, чем быстро ее приводил в негодность и лишался своей земельной собственности. Тогда фермер или бросал землю совсем, или арендовал ее. К 1938 году процент арендаторов подскочил до 42 % к числу всех фермеров в США»[390]. В 1920 году в США начался так называемый дефарминг, когда около 10 млн человек, лишенных элементарных средств к существованию, покинули фермы. В годы Великой депрессии с ферм было изгнано около 4 млн человек для «правильного использования земли».
В мировом масштабе часы, отсчитывающие время, оставленное безжалостным и неумолимым Молохом прогресса традиционному крестьянству, пробили его кончину в период «аграрной революции», не нуждавшейся в огромных массах занятого в сельском хозяйстве населения. Но приспособление аграриев к жизни в городских условиях, а экономики — к массам не востребованных ею новых неквалифицированных и не готовых к городской жизни работников требует нескольких поколений.
На Западе аграрный кризис и порожденная им Великая депрессия разорили крестьян, которые теряли права на свою землю из-за того, что низкие цены на продукцию не позволяли им обслуживать кредиты у банков. У советских крестьян риска потерять землю не было из-за политики, проводимой правительством, в котором большинство составляла ВКП(б). Это был кардинальный переворот в развитии человечества — но наиболее известным, наиболее очевидным его воплощением были именно товарные и фондовые биржевые рынки.
Те же процессы в СССР скрывались под видом колхозного и совхозного строя. Неслучайно И. В. Сталин в своих экономических работах подчеркивал классовые различия между рабочими и колхозниками в СССР. За этими понятиями стояли разные экономические интересы, разные эпохи — доиндустриальная и индустриальная.
«Имеющие место в литературе и публицистике исключительно негативные оценки колхозам и совхозам, — пишет В. Земсков, — зачастую даются безотносительно к общеисторическому контексту, без учета реалий соответствующей исторической эпохи. Как-то забывается, что в ту историческую эпоху, когда функционировала колхозно-совхозная система, наша страна сделала мощнейший индустриальный рывок, одержала победу в Великой Отечественной войне, превратилась в ядерную державу, вышла в космос… Распространено мнение, что колхозно-совхозная система, положительно проявившая себя на определенных исторических этапах, тем не менее в долговременной исторической перспективе оказалась тупиковой, не способной решить продовольственную проблему в стране, что и обусловило ее кризис на рубеже 80–90-х годов XX века. Возможно, это и так, но нельзя забывать, что будь фермерские хозяйства на месте колхозов, то их в таких условиях неизбежно ожидало бы массовое банкротство, но колхозно-совхозная система в силу своей организации ухитрялась выживать. Во всяком случае, от этого немаловажного фактора нельзя абстрагироваться при оценке системы колхозов и совхозов и ее места и значения в отечественной аграрной истории»[391].
В СССР (а сейчас это повторяется в коммунистическом Китае) по политическим причинам ВКП(б) не могла отказаться от своего исторического союзника — крестьянства, не могла дать ему физически исчезнуть (как это произошло позднее в современной России), но и позволить ему сохраниться неизменным в условиях чудовищного падения мировых относительных цен на сельскохозяйственную продукцию, порожденного аграрной («зеленой») революцией, была не в состоянии. Преодоление этого кризиса в СССР пошло через коллективизацию с ее мучениями и страданиями миллионов, в том числе и тем феноменом, который современные украинские политиканы называют «голодомором».
И. Дойчер так описывает происходившее во время коллективизации: «…началась сумасшедшая оргия разрушения… Громадные блюда с мясом были главной едой на тризне, которой мелкий крестьянин праздновал собственные похороны… Эпидемия обжорства распространялась с деревни на деревню, с волости на волость, с губернии на губернию. Мужчины, женщины и дети обжирались, их рвало, но они возвращались к столу. Никогда в стране не варилось столько самогона… Люди задыхались от зловония мяса, от паров водки, от дыма и горящих домов и собственного отчаяния. Частыми были сцены, когда появлялась бригада коллективизаторов, чтобы прервать мрачное пиршество треском пулеметов. Она расстреливала на месте или уводила упорных врагов коллективизации…
390
391