— Ну всё, готова? — Лешая дождалась лёгкого кивка со стороны пациентки. — Тогда начинаем.
Операция оказалась долгой. Очень. Но Мария этого ожидала. Перловка тоже не сразу справилась. Тоже время от времени прерывалась и просила сказать что-нибудь. Лешая лишь конкретизировала: её интересовало исключительно “ара-ара”.
Оно у Сирены выходило сухим. Безжизненным. И всё ещё травматичным. Пониженная чувствительность всё же влияла на голос. Не получалось его контролировать в достаточной мере, чтобы повторить то глубокое и томное исполнение, что демонстрировала слечна Глашек.
Хотя, конечно, да, в этом вопросе у Марии имелся потенциал куда как больший, чем у Лешей. Смертная плоть богини обладала меньшим объёмом грудной клетки, а значит и с лёгкими у неё дела обстояли хуже. По крайней мере так Сирена понимала принципы разделения певиц в театре: чем глубже голос, тем, как правило, исполнительница оказывалась пышней.
И вот наконец…
— Скажи “ара-ара”.
— Ара-ара…
— Туфта, я тебя не слышу!
— Ара-ара!
— Громче!
— Ара-ара!
Мария ощутила, как в ней пробуждается радость, быстро переходящая в восторг. Она ведь выкрикнула практически во всю мощь лёгких, а никакого видимого эффекта это не возымело. Да и слечна Глашек удовлетворённо кивнула.
— Хорошо. Сейчас я зафиксирую переключатель, залатаю шею, и мы сможем пойти отсюда прочь. Как захочешь на кого-нибудь смертоносно наорать, покрутишь рукоятку.
— Спасибо…
— Тс-с-с!
Марии было тяжело молчать. Она понимала, что попытка говорить сейчас помешала бы Лешей работать над тем, над чем она там работала, но как же хотелось что-нибудь сказать, спеть, закричать. Ведь одно дело — сдерживаться, покуда любое слово может искалечить, а совсем иное — когда никому от этого хуже не будет.
Чтобы хоть как-то унять волнение, Сирена принялась настукивать подушечками пальцев по обивке дивана ритм мелодии, которую обязательно попыталась бы промурлыкать, не ковыряйся у неё в горле сейчас богиня.
И вот, наконец…
— Готово! — сообщила богиня и тотчас же подняла окровавленные руки вверх, предвидя дальнейшее развитие событий.
Мария вскочила с дивана, начала скакать по комнате и кричать, что есть мощи на все лады:
— Ара-ара! Ара-ара! Ара-ара-Че Гевара! Ара-ара-стеклотара! Ара-ара-Момотаро! Ара-ара-пёсий хвост!
Лишь через полминуты слечна Глашек — кстати, успевшая своей магией очистить кожу и платье от крови, — сумела вклиниться в этот процесс.
— Твоё “ара-ара” всё ещё ужасно. Но тут мои божественные полномочия всё.
Сирена тотчас же подскочила к богине и, не контролируя себя от переизбытка чувств, принялась осыпать лицо той поцелуями. Надо сказать, что Лешая стойко переносила всё это издевательство, вплоть до момента, пока до дриады не дошло, что она, вообще-то, ведёт себя не просто неподобающе, а очень даже оскорбительно.
И тогда Мария отскочила от слечны Глашек, прижала ручки к груди и смущённо-испуганно вжала голову в плечики.
— Ой.
Лешая неспешно провела рукой по лицу, без труда устраняя последствия излишней радости дриады.
— Я так понимаю, Илега тебе уже умудрилась сообщить о том, что ты, якобы, моя дочь?
— М-м-м… угусь… — растерянно кивнула Мария.
Богиня закатила глаза.
— Вообще-то, я ничего такого не планировала, но… — слечна Глашек развела руками. — Что истинно на земле, то истинно и на небесах. Раз моя первая жрица так сказала, то так тому и быть. Идея, в целом, не самая дурная. Ты мне одно скажи: ты с этим согласна?
Мария завела руки за спину и направила задумчивый взгляд в пол.
— Мне нужно понимать, что за этим стоит. Я ведь… всё ещё буду родственницей своим реальным родственникам?
Богиня кивнула. Сирена это могла видеть, благодаря движениям длинной тени, что отбрасывала фигура гостьи.
— И… что я должна буду делать?
— Много чего. Очень много. У меня уже есть дочь, у которой на то, чтобы начать “соответствовать” имеется достаточно много времени. У тебя его нет. Ты уже большая девочка. Тебе придётся в спешном порядке становиться полезной и начать готовиться к поступлению в УСиМ, — спокойно и строго пояснила “мама”. — Первым делом я тебя приставлю помогать Илеге. Это означает только лишь профессиональную деятельность и никак не подразумевает, что ты обязана будешь крутить с ней шуры-муры. Но если захочешь, я не против: Илега хорошая девушка. Пусть и своеобразная.
— Шуры-муры? — удивлённо икнула Мария и подняла глаза на богиню.
Та развела руками.
— Ты очень даже в её вкусе. Я понимаю, что тебе, происходящей из челяди, подобная свобода нравов непривычна. Никто и не будет заставлять. Хотя, я тебя предупреждаю: эта маленькая русовласая дрянь умеет добиваться своего не мытьём, так катанием.
Сирена улыбнулась и оправила растрепавшиеся за время прыжков по комнате волосы.
— Хорошо, мама. Я возьму на себя ответственность, которую на меня возлагает эта должность. Но с одним условием…
— Ты мне ещё условия ставить будешь, низшее существо, неспособное к нормальному “ара-ара”?! — громко, но совершенно несерьёзно возмутилась Лешая.
— Я буду некромагом-лекарем.
Божество недовольно фыркнуло.
— С чего бы мне удовлетворять столь нелепую просьбу?
— С того что… — Мария склонилась вперёд, завела сложила руки под грудью, слегка приподнимая её, прикрыла томно глаза и, поймав за хвост игривое настроение, продемонстрировала умение, повторить какое на том же уровне Лешей в её текущем смертном воплощении было не дано. — Ара-ара-а-а-а…
Бонус. Ересь
Катержина уже начала свыкаться с этим странным прозвищем. “Княжна”. Несмотря на попытки Илеги объяснить, откуда оно взялось, ощущение нелепости подобной клички никуда не уходило.
Княжна и тишина.
И всё, что у этих понятий есть общего — какая-то нелепая песенка про топчущего людей “добрейшего” дядьку, который настолько страшен, что люди, услышав его поступь за спиной, боятся оглянуться.
Но звучало красиво, тут поспорить дриада не могла. Да и с тем, чтобы растоптать кого-то, у неё проблем особых не возникало. А что касаемо доброты… у Илеги вообще имелись проблемы с осознанием этого понятия. Она и Лешую считала доброй.
Вот уж на кого лишний раз страшно посмотреть. Броня Глашек была живым воплощением той бездны, что вглядывалась в людей, осмелившихся слишком долго вглядываться в неё. А её глаза… в этой синеве и правда можно утонуть. Но не как то выставляют безмозглые, не знающие жизни поэты. Не с наслаждением и трепетом, а с ужасом и спазмами от недостатка кислорода.
Знакомое ощущение. Княжна так умирала. Столь много раз, что уже сбилась со счёта. Но так и не смогла привыкнуть. Ни к смерти, ни к причинам, по которым эта смерть стала частью её обыденной реальности за время “работы” в том хтоновом подпольном клубе.
Катержине не хотелось ещё разок тонуть. А потому она радовалась тому, что Лешая старательно игнорирует факт её существования и уделяет куда больше внимания своим другим двум “дочерям”. Тем более, что до недавнего времени Княжна была единственной из дриад, кому позволялось свободно перемещаться, а не гнить себе за бронированными дверьми карцера-переростка.
Однако, однажды день настал. И настал совершенно внезапно: Катержина уже успела расслабиться.
Лафа кончилась, когда Броня Глашек между делом зашла на кухню, немного “перекусить” — в её системе координат это не меньше пяти ватрушек — и словно бы впервые заметив тишайшую из дриад, вцепилась в неё взглядом своих нечеловечески бездонных глаз. Княжна терпела этот взгляд столь долго, сколь хватало силы воли, а затем вдруг осознала, что если не покинет помещение сейчас же, более близкого знакомства с богиней не избежать.
К сожалению, осознание пришло слишком поздно. Буквально в дверном проёме бывшую куклу догнало суховатое, но настойчивое:
— Пойдём, пройдёмся?
Пришлось пойти. Пройтись. И какое-то время они действительно просто шли. Лешая чуть впереди, с корзинкой полной ватрушек, а Княжна — чуть позади. Молча. Надеясь, что про неё попросту забудут.