- Я - вольный барон. Я сам устанавливаю законы. Я знаю, что можно и что нельзя, - без тени улыбки сказал Вэль-Вира.
- Да, ты барон. Но ты и гэвенг. Как и мы, - припечатал Шоша.
- Но из этого не следует, что вы, гэвенги, можете распоряжаться в моей жизни, словно в своей конюшне!
- Следует, - отчеканила Зверда. - Ты нарушил закон. И ты был наказан нашими руками.
- Но не ты устанавливала законы, по которым я живу! - яростно прохрипел Вэль-Вира.
- Не я. Законы гэвенгов установили ледовоокие.
Несмотря на показное спокойствие, Зверда, как и Вэль-Вира, была вне себя от ярости.
Под дверью в зал для аудиенций сидели трое - дворецкий и двое телохранителей баронов Маш-Магарт. До них доносилась господская брань, крики и грохотанье мебели. Разобрать слова было невозможно. Но и так можно было догадаться: хозяева не в духе.
ГЛАВА 1. ГАМЭРИ!
"Земляное молоко непригодно для питья. Но многие пьют его с удовольствием."
"Мемуары". Лид Фальмский
1
Это место, наверное, было бы признано священным, а вода из каменной чаши славилась на весь Север как целебная и чудодейственная.
Так случилось бы, если б некогда нашлись маги и воины, которым оказалось по силам сломить гордость баронов Фальма и лишить здешних властителей их исконных привилегий.
Возможно, водой из этого источника исцелялись бы от бесплодия немолодые жены харренских наместников, а на поросших черными елями склонах горы Вермаут краснели бы черепичные крыши охотничьей резиденции самого сотинальма. И гладко выбритые, благоухающие дорогой туалетной водой егеря отпрыски мелкопоместных, но многодетных дворян - тянули бы из смердов-браконьеров кишки, в полном соответствии с лесным правом сотинальма Фердара.
Возможно, это место было бы названо проклятым, хуммеровым, а вода, горьковатая и словно слегка протухшая, была бы признана колдовской эссенцией, средоточием мерзости порока.
Тогда коллегия жрецов Гаиллириса из Ласара сокрушила бы чашу серебряными молотами, свершила обряд очищения и объявила гору Вермаут запретной.
Тогда егеря тянули бы кишки из смердов не только за порубки в государственных лесах, но и за простой проход через запретную землю. Охотничьей резиденции сотинальма на горе не было бы, а вместо нее стояли бы две-три приземистых охранных крепостцы на десять-пятнадцать солдат каждая.
Однако никто и никогда не смог принудить баронов полуострова Фальм отказаться от своих привилегий и допустить в свои земли представителей имперской власти. А потому гора Вермаут не была ни священной, ни проклятой, ни запретной.
О свойствах воды из источника местное население имело более чем смутные представления, что порождало слухи самые противоречивые.
По поводу горы не было писаного закона, не было устных распоряжений. Любой мог прийти к чаше - хлебнуть странной влаги, скривиться на ее горечь, умыться, а то даже и искупаться. Да вот только охотников давно уже не находилось.
Время от времени потоки талой воды выносили к подножию горы белый человеческий череп.
Случались иногда и черепа звериные - большие, приплюснутые, удлиненные или, наоборот, похожие на шипастый шар с непомерно развитой, подвижной нижней челюстью. Одного взгляда на такой череп было достаточно, чтобы понять: о таких животных в обычных книгах не сказано и полслова.
Большая белая медведица, вся - словно бы сотканная из лунного света страдая от нестерпимо жгучего для ее прихотливой шкуры зрелого весеннего солнца, взбиралась вверх по склону горы и села передохнуть в тени черной ели.
У самых корней дерева лежал нержавеющий жетон офицера варанского Свода Равновесия.
"Сайтаг, аррум Опоры Писаний", - гласила надпись на жетоне. Неподалеку сыскался и человеческий череп, пробитый не то чеканом, не то ударом чьего-то крепкого, как чекан, клюва.
У горы Вермаут была еще одна интересная особенность: среди всех земель Северной Сармонтазары она была единственным местом, которым никто не владел.
По поводу этой горы древний земельный реестр полуострова Фальм сообщал: "Восточный склон смотрит на Маш-Магарт, северный - на Гинсавер, западный на Семельвенк, южный - на Юг".
И почему-то никто из баронов Фальма не настоял на уточнениях этой расплывчатой формулировки. И никто не поставил на склонах горы каменных столбов со своим гордым именем. А ведь угодья там были знатные, деревья ценные, а зверья - видимо-невидимо.
2
- Вы знаете, я прошел много военных кампаний, милостивый гиазир, негромко начал Лид, дождавшись, когда барон Шоша велиа Маш-Магарт обгонит передовых лыжников и оставит их в двадцати шагах за своей спиной.
- Я не боялся ни грютов, ни аспадских бунтовщиков, ни смегов, продолжал Лид. - Теперь, когда приходится сражаться против соотечественников, я не испытываю жалости ни к себе, ни к тем солдатам, которые когда-то служили со мной в одной сотне, хотя по сей день помню их имена. И все-таки я не могу понять, что в этом месте...
Лид замялся и покосился на Шошу.
Шоша как ни в чем не бывало покачивался в седле, глядя прямо перед собой. И только где-то на самой окраине его пухлых губ Лиду почудился намек на снисходительную улыбку.
- Барон, хоть мы и обсудили с вами план в мельчайших подробностях, мне по-прежнему кажется, что мы идем походом против... пустоты.
- У вас с самого утра вид нездоровый, Лид. Я вам всегда говорил - пейте больше оленьей крови. Зря вы брезгуете. В наших местах это единственное, что спасает от болотной гнилости. Вы же знаете, Рыжие Топи не замерзают, там теплые ключи. Оттуда тянет всякой мерзостью, а вам потом всюду пустота мерещится.
Барон ушел от невысказанного вопроса своего военного советника. Да еще и нахамил, пожалуй.
- Барон, я никоим образом не хочу усомниться в вашей мудрости. Однако почему все-таки мы не прибегли к помощи ласарских истребителей нежити?
- Что-то вы туго начали соображать после ранения, - проворчал Шоша. Раньше спросить не удосужились? Теперь уж поздно. Выскочит на вас сергамена и - цоп!
Правая рука Шоши с прям-таки звериной ловкостью метнулась от поводьев лошади к Лиду и не успел военный советник сообразить в чем дело, как пальцы барона ощутимо ткнули его под ребра - удара не смогла смягчить даже добротная волчья шуба.